Игорь Всеволжский - Судьба прозорливца Страница 11

"Шпион заслан в Батату под видом ботаника".

"Захвачен е последнюю минуту".

"Пытался вскрыть сейф и унести чертежи секретного вооружения".

"Скрещивание цитрусов, как ширма для похищения секрегов Батата".

"Прозорливец в роли свидетеля",

"Русские необоснованно протестуют".

"Миранов заключен в цезарвильскую тюрьму".

"Суд состоится в непродолжительном времени".

"Арест коммунистов, друзей Советской России. Подозреваются в участии в заговоре".

Далее подробно описывалось, что "военное министерство недавно обратилось в министерство внутренних дел с заявлением, что некий русский ботаник Миранов, командированный из России в Батату, якобы для скрещивания цитрусов, пытается завести знакомства с военно-изобретательскими кругами и, особенно с военным изобретателем, инженером Дио Диогеном. Министерство внутренних дел, приняв к сведению заявление военного министерства, поручило государственной полиции Бататы неусыпно наблюдать за Мирановым. Полиция обнаружила, что его часто навещают цезарвильские коммунисты. Прибывший в Цезарвилль по приглашению военного министерства и министерства внутренних дел нашумевший в последнее время прозорливец ("Нечего себе сказать - приглашение!" - подумал я), изъявил готовность прочесть мысли Миранова. Как всегда блестяще, прозорливец выполнил все, что от него требовалось, и дал под присягою показание, полностью изобличавшее "ботаника" в его зловредных замыслах. "Ботаник" был арестован, в его доме произведен обыск, давший весьма ощутительные результаты. Прозорливец выступит на суде во дворце Справедливой Фемиды, где лицом к лицу обличит шпиона и похитителя военных секретов Бататы".

На другой день утреянйе газеты "сторонников демократии" пытались убедить читателей, что прозорливец, выступавший против президента в Лабардане, был подлинный, что ранили его в цирке сторонники "независимых патриотов" и что он был арестован правительственной полицией и увезен в неизвестном направлении как раз, перед своим отездом из страны на "Ахиллосе", но все это казалось неубедительным перед новым натиском правительственных утренних газет, целиком посвященных сенсационному аресту с моей помощью русского шпиона.

Когда я вышел на улицу, мне показалось, что я попал в чудовищный сумасшедший дом. Весь Цезарвилль был заклеен листовками. Аппетитный кролик протягивал к проходившим свои обжаренные лапки: "Голосуйте за жареного кролика в каждом доме. Его вам даст Герт Гессарт". Портреты Агамемнона Скарпия, расфуфыренного и прилизанного, призывали: "Голосуйте за Скарпия". В одном из баров два десятка дюжих молодцов в белых передниках разливали бесплатно живительную влагу и банановое пиво и раздавали их алчущим: "Голосуйте за Скарпия, и у вас будет сколько угодно живительной влаги". Киоски фирмы Гро Фриша выдавали бесплатно ананасовый сок... "Голосуйте за Скарпия и мы вас зальем ананасовым соком". Я увидел разъезжавшего в автомобиле Крабби Гадда, окруженного молодцами с оттопыренными задними карманами брюк. Они то и дело вылезали и заходили в магазины и в бары. За кого же убеждают избирателей голосовать фашисты? Оказывается, тоже за Скарпия. "Коммунисты призывают нас дружить с русскими", - кричал оратор, стоя на пьедестале памятника Независимости Бататы. "Русские хотят поработить нас! Долой русских! Долой коммунистов! Герт Гессарт избавит вас от этого!"

Я ничего це имел против русских. Я часто встречался с ними в портах. Эти матросы были славные и простые парни и мысли их были ясны и чисты. Офицеры их тоже были славные ребята. Почему же Батата ополчилась на русских? Ах, да, они хотели украсть наши военные секреты! Но ведь во всем мире все крадут друг у друга секреты. И, я думаю, бататцы не постеснялись бы спереть все, что возможно, у русских.

Может быть, лучше, как только Сэйни приедет, попробовать унести ноги из этого ада? Переодеться, удрать в порт Трех Фрегатов, наняться на первый отходящий корабль матросом, Сэйни определить на него горничной - и бежать, бежать, куда глаза глядят? Я чувствовал, что затянут в такой капкан, из которого трудно вырваться. Черт меня дернул сделаться прозорливцем! Лучше бы я голодал, изредка ходил бы в рейсы матросом! Не надо мне ни славы, ни благополучия, ни жратвы, ни джазов, ни мюзик-холла, ни хороших костюмов! Говорят, у русских для всех есть работа. И всем платят исправно. Но как попасть к русским?

И нужен ли я им, бывший матрос и никчемный прозорливец?

Я замечтался, замедлил шаги и чуть было не угодил под мчавшийся автомобиль. Какие-то два здоровенных парня, в лихо заломленных фетровых шляпах, подхватили меня под руки, буквально выхватили из-под колес, поставили на асфальт и, приподняв свои шляпы, отошли в сторонку. Я понял: мне не только к русским, мне никуда не уйти из Цезарвилля. Щупальцы государственной тайной полиции вцепились в меня крепко.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я - УЗНИК, ХОТЯ И СВОБОДЕН

- "Ахиллес" ушел без нас, - сообщила Сэйни после первых обятий и поцелуев. - Как я завидовала ему, глядя на его белый след! Я чуть с ума не сошла, узнав, что ты меня бросил. Я думала о тебе самые страшные вещи.

Я успокоил ее нежным и крепким поцелуем. Мы сидели у раскрытого окна, синел вечер, темное небо было сплошь покрыто такими яркими звездами, что, казалось, они затмевают бешеный блеск реклам. В комнате пахло магнолиями.

- Я не думаю, чтобы русские были способны на это, - сказала Сэйни, когда я рассказал ей по порядку все, что случилось со мной в Цезарвилле. - У нас на заводе работали двое русских и одна русская девушка. Я с нею подружилась. Они рассказывали, как живут там, у них на родине. Хорошо живут. Я бы хотела так жить, Фрей. Это совсем не тот рай, который обещает нам этот Скарпия. Он, наверное, победит и станет президентом. Ты бы видел, что делается в Лабардане! Какие-то молодчики заходят в лавки и говорят, что если хозяева и приказчики не будут голосовать за Скарпия, на следующий же день после выборов лавки будут сожжены и разгромлены. Они заходят в дома и предупреждают, что тем, которые не будут голосовать за Скарпия, будет перерезан свет и водопровод. Обещают, и еще более худшие вещи. Для нас, мне кажется, будет одинаково скверно жить как при Гессарте, так и при Скарпия. А что, если нам все-таки убежать, Фрей? Я готова бы делать самую грязную работу, а тебе вовсе не надо больше быть прозорливцем. Я была бы счастлива стать женою простого матроса.

Я приподнял занавеску и показал ей на освещенном светом фонаря тротуаре двух молодцов в фетровых шляпах, куривших дешевые сигары.

- Я - узник, Сэйни, узник, хотя и живу в отеле и прилично кормлюсь и могу, когда захочу, пройтись три квартала по улице.