Многократор - Художник Её Высочества Страница 119

Когда проснулся, сморщился от раздражающего количества людей, обступивших кровать.

— В рот заглядываете, пока я сплю? Вон отсюда!

Придворные, толкаясь, бросились в двери.

— Спальничий, назад. Одеваться. Нет, сначала горячего «Порто».

«Порто» появилось быстро. Желание короля — закон природы.

Вино взбодрило. Штефан милостиво выпростал из-под одеяла ногу. Спальничий хлопнул в ладоши. Тут же влетели пажи и натянули на сиятельные ноги носки. Сел в кровати — надели тафтовое белье. Встал — осторожно натянули жесткие трудные для шитья парчовые ткани камзола, вспушили кружевные манжеты, скрепили фибулой хитон на плече. Король брызнул на щёки пару капель кипяченой воды с духами — умылся — и вышел в галерею, нафаршированную знатными бездельниками. Те бросились выстраиваться в две волны, меж которыми поплыл королевский корабль.

Вошёл в церковь. Капеллан осенив крестным знамением, с печалью молвил:

— Крепитесь, мой король. Ваша жертва спасет королевство.

«О чём он говорит? Что это за заутреня?»

— Кто вы такой, падре? Я вас раньше не видел.

— Мое имя — Грандье. До последнего времени богослужил в церкви Святого Петра в Лудене.

Король слышал от кардинала Ришелье о луденском деле.

— Разве вас не сожгли на костре?

— Если бы церковь сжигала всех своих еретиков, на свете остался бы один Назаретянин.

Церемониймейстер издали кабриольками напоминает о завтраке. Однако сегодня король пройдётся по кухне. Известна знаменитая слабость. Порой процесс соблазнительней результата. Не раз Его Величество лично наблюдал, как рубят головы безансонским курам, потрошение зеркальных карпов, приготовление соусов, где для пробы прогуливался монарший палец.

Салаты — личная причудливая фантазия короля. Например. Печень куропатки быстро трогают маслом на сильном огне. Кочанчики брюссельской капусты режутся пополам, отвариваются и окунаются в фондю. Маринованные шампиньоны, ананасы кубиками. Но главное, разумеется, соус. Паризьен, готовится на прозрачном бульоне, связанным, Ру, который готовится как можно более светлым. Щепотка эстрагона. Ах, эти монаршие изыски!

— Не желаете ли в последний раз заказать что-нибудь эдакое, непротокольно-карнавальное?

У шеф-повара панталоны мятые, на коленях охра, будто человек накануне молился в парижской глине. Кошевар фландрийских наёмников. Всем известно, шеф-повар стоит на предпоследних от верха ступенях общественной лестницы. Ему королевским словом даровано право подтираться живым гусёнком. А это что за стряпуха: говорит направо, смотрит налево?

— Сменить его.

— Но, сир, это же личный повар испанского монарха: подарок мадридского двора Вашему Величеству.

— Смеете оспаривать? То-то!

А то! Королей не переполемизируешь.

В столовую втянулась цепочка юношей с посудой. Предлагаются: пирожные, желе из свежих мандаринов, мусс клубничный, крем с меренгами, мороженое ассорти, свежие ягоды со сметаной. Что будет пить Его Величество? Как обычно, жасминовый чай?

— Кофе.

— Кофе..?! Но Его Величество ведь ненавидит это питье диких племен.

Он ненавидит? Кому позволено фривольничать?!

— Я сказал: кофе! Сэ ту. Мерси. Пора, наверно, секир-башка делать.

— Прикажите позвать живописца, сир? Вы сказали, сеанс состоится сегодня сразу после завтрака.

— А я сказал? Хорошо, зовите.

Вносят станок и какая-то тень начинает ковыряться со своими причиндалами.

— Эй, дружище, а ты почему такой унылый? Самого короля пишешь!

Живописец неопределённо дёргает прозрачными плечами.

— Жизнь художников не очень-то жалует. Общество считает, что даже золотарь, черпающий говно из нужников, и то полезней. В действительности, больше художников никто самое говно больше не вычерпывает. Разве справедливо? Чернь ладно, но на государственном уровне…

— Государство, милейший, — это я!

— Кто бы сомневался? Но разве тот же Ван Гог, продавший единственную картину, бедствовавший и умерший в психушке, не является тем же государством в государстве? — совсем закрылся плечом, матовой маской, только белок через неё то ли слёзливо, то ли лаково-презрительно блестит. — Принесли орехи, когда зубов не стало у мазилы и теперь с чистой совестью перепродают, деляги, «Подсолнухи» на Кристи-Сотби за сорок пять миллионов долларов.

— Кристи-Сотби? Что такое доллар… кто такой Ван Гог..? Чей-то придворный художник?

— Он ещё родится через сотни лет и будет задним числом придворным всему самому лучшему в этом паскудном мире.

— Ба, да ты сумасшедший, похоже! Группа взбесившихся деревьев напала на возвращающегося с работы алкоголика… как твоё имя, художник? Пошли-ка вы все в жопу! С утра бред какой-то! Я еду на охоту.

Кого изволит пригласить с собой Его Величество? Сейчас в Лувре находятся; наместник италийский, вице-король Неаполя, принц де Астильяно, посол русского царя… Никого ему не нужно, отмахивается король. Только он и его борзые. Но король есть король. Сопровождающих

лизоблюдов собралось до сотни душ. Всю дорогу ехал, сумрачно щурясь на дворовых и ласково на тявкающих четвероногих друзей, возбужденных предчувствием гона.

Отохотились удачно. Лис, кабанов, волков — десятками. Зайцев хоть травили, но бросали там, где их разрывали борзые. Настроение несколько подправилось. А от скачки появился такой аппетит, впору Гаргантюа. Вернувшись в Лувр, потрапезничал. После чего — отдых и массаж.

— Вы новенькая? А где прежний? Болен?

— Гораздо проще. Его обезглавили.

— Чтобы не болела голова? И за что?

— Государственная измена. Лежите спокойно, Ваше Величество.

Как приятно! Впрочем, она и сама… Природная галльская смуглость, десертная долинка между грудями… Не занятся ли им ночью массажем?

— Я заканчиваю, сир, потому, что пора готовиться к церемонии.

— О какой церемонии изволите говорить, мадам?

Пальчики, с живостью альпийского ручья касающиеся королевской поясницы, на мгновение остановились и побежали дальше.

— Я говорю о празднике Сатурналий.

Она расказала, что Париж уже пьян и через пару часов в центре не то что конному не проехать, пешему останется только делать па де буррэ на пальцах, как делают танцоры Его Величества.

Пожалуй, вот королю занятие на остаток дня.

— И кто «Повелитель беспорядка»?

В её глазах ужас.

— Вы!

Давно с ним так не шутили. Отхохотавшись, пригубил лимонада.

— Вы мужественный человек! Если бы я знала, что мне скоро отрубят голову, я не смогла бы не только шутить, есть, охотиться, я не смогла бы дышать от страха и просто задохнулась.