Михаил Башкиров - Осеннее усекновение Страница 13

Цветы, голубые ленты, коробки «трюфелей» и «птичьего молока».

Доставка из больницы домой под усиленной охраной дюжины мотоциклистов.

Согбенный белый халат.

Протертый спиртом шпатель на кювете.

Вспухшая десна: первые зубки.

Сетчатый манеж с погремушками.

Шагнул, упал, встал.

Вернув младенческие дни в ячейки, покинул смотровую, демонстрирующую на всех мониторах ночные интерьеры.

Не раздеваясь, на так и не расстеленную кровать.

Снился птенец гамаюнов, которого никто, нигде, никогда не находил, но который упорно стенал о помощи; снился дряхлый кентавр с лицом полуулыбчивой Джоконды, с ядреными силиконовыми грудями взамен тяжелого вымени, гнуантилоповским хвостом, вельзевуловскими, опаленными вечным огнем геенны копытами, в мятой пролетарской кепке, с бериевским, приклеенным скотчем пенсне, с крупом, надежно укрытым рузвельтовским пледом, с чаковским копьем наперевес и нефертптиевским ожерельем на грязной шее; снился тронувшийся с широкой поляны дуб, размахивающий золотой пудовой цепью, уделанный по комель лечебной, из радоновых источников грязью и гуано, перемешанным с шумерским илом, — дуб с крепкими сучьями, увенчанными геральдическими щитами царственных домов Европы и Новой Зеландии, с ветками, опутанными стекловолокнистыми нитями и разумными листьями, претенциозной корой от эльфов; снился птенец гамаюнов, которого никто, нигде, никогда…

АКТЫ И АНТРАКТЫ

В Иркутском драматическом театре, прославленном теснотой ложноклассической архитектуры, давали субботнюю утреннюю премьеру:

«Нерпенок с Ушканьих островов».

В запертую на засов дверь старушкиной, щедро нашпигованной хай-фай аппаратурой обители повелительно застучали, по-хозяйски забухали.

При открытии тяжелого занавеса обкамеренные динамики, размещенные по мягким креслам старинного партера, по интимным бенуарным ложам, по бельэтажам, по неудобной галерке, отметились жидковатыми аплодисментами и спонтанным свистом одомашненного зрителя.

Бизнес-гамадрил притаранил еще один (поменьше размером) опломбированный чемодан от генерала, кипу местных газет и кассету (летописный дизайн) для незаполненной ячейки вчерашнего дня.

На сцену — щедро, с купеческим размахом спонсоров, обтянутую сине-зеленым, колеблющимся в струях мощных вентиляторов шелком — выехала гигантская пенопластовая льдина с фанерным (клей, искусственный мех) телом рожающей байкальской нерпы.

Снабдив гостя фисташковым парфе (кило, не меньше), которое осторожно подали в аккуратно приоткрытую дверь тоскующие по разбитым кирпичам и проломленным доскам конечности, хозяин отправился на поздний завтрак.

Из выразительных пластиковых глаз скатились надувные слезы.

Газеты истерично, многословно, с коллажами, фотографиями, карикатурами оповещали пассивных иркутских обывателей о грядущем через два дня конце мировой цивилизации.

Выплеснули на сцену ведро кровавого кармина.

Обведенная расплывшимися чернилами золотоперьевой ручки заметка «Конец серого кардинальчика» изобиловала неподсудными намеками, дерзкими предположениями, невероятными слухами о причастности малолетнего ведьминого недоноска к загадочной гибели замазанного взятками чиновника из губернаторского клана.

Рыжекрашенная толстуха, впервые получившая главную роль, а до этого ублажавшая директора, художественного руководителя и главного режиссера (в одном лице) крупногабаритным стриптизом, преодолев наконец сопротивление материала, разлеглась на авансцене очаровательно-пушистым бельком.

Трое неназванных свидетелей подтверждали нахождение на мостике патрульного катера в форме юнги тихоокеанского флота богатенького выродка.

В кулисах любитель бесплатного стриптиза приставил к тощему стариковскому заду похотливую ладонь, показывая утомленной дебютантке, как надо высокореалистично, с толикой здорового сентиментализма шевелить хвостом и ластами.

Поплывшее мороженое спровадил на дно ванны и уничтожил горячими струями.

В бенуаре из ближнего динамика отчетливо донесся звяк ложки о тарелку.

Отнес чужую кассету в смотровую, но прежде чем заполнить соответствующую ячейку, прогнал ускоренно запись.

Бесцеремонное шумное багги.

Медвежья шкура. Римский гладиус и фракийский щит.

Ралли между аквариумами, чучелами, под осуждающими взглядами настенных классиков.

Просторная бильярдная, коварно превращенная в автодром, — кии принимали вертикальное положение, уступая натиску чужеродного вида транспорта.

Финиш домашней трассы в оранжереи багульника сибирского, принудительно цветущего поэтапно (шпалера за шпалерой) круглый год.

Игра в «Гамаюн» не удостоилась фиксации для потомков или следственных органов.

С бельэтажа чихнули и невнятным шепотом извинились.

Вооружившись ножом, все еще отдающим рыбой, — к вновь прибывшему грузу.

Появились на искусно вылепленных из папьемаше белых снегоходах охотники в маскхалатах с обмотанными бинтами снайперскими винтовками.

В полупустом чемодане обнаружился массивный инкрустированный футляр, мобильник для срочной разовой (конспирация) прямой связи в экстренном случае (нельзя беспокоить генерала по пустякам) и любительская фотография в пергаменте.

Партер, на премьеру целиком выкупленный неизвестным для воспитанников (сотовый с бронированным покрытием экран, микрофоны и другие причиндалы доставили накануне в актовый зал детского дома), грохнул овацией в честь будущего сироты.

Плохо откадрированная группа молодых ситуативистов, угнанная в Сибирь, на фоне почти достроенного филиала.

После прибытия экрана с аппаратурой разнеслась от младших к старшим и обратно молва, что их всем детдомом вывезут то ли в Австралию, то ли в Австрию в связи с катастрофическим падением рождаемости у тамошних бабцов.