Михаил Башкиров - Осеннее усекновение Страница 14

Бетон.

Сосны.

Уже две недели среди детдомовцев гуляла упоительная фишка о групповом усыновлении — цифры то съеживались до привычной везунчиковой единицы, то вновь вырастали до фантастического размера в целый класс с отличниками, ябедами, отстающими и неуспевающими.

В футляре — лупа в позолоченной оправе. Витая (в экстазе слившиеся питоны) рукоятка.

В антракте перевозбужденным зрителям наглаженные воспитательницы по групповым спискам раздавали эскимо (две штуки на человека) от анонима.

Обработал (цанги, вата, марля) изуродованные пальцы мазью.

По антрактной рекламе били залпы жеваной бумаги, и кто-то из дальних рядов запустил недоеденную шоколадно-ореховую гранату.

Достал из холодильника генеральский копченый аванс.

Воспитанницы (три с вовремя пресеченной беременностью, а четвертая назначенная к гинекологу на понедельник) громко, с надрывом обсуждали сложившуюся непростую ситуацию: нельзя маленькому без материнской груди, никак нельзя!

Балычок — в меру просолен, в меру прокопчен, в меру подвялен.

Второй акт начался с рифмованных причитаний сироты, воспевающего суровое байкальское утро.

Из смотровой — лай, визг, интернациональный бред.

Вымыв тщательно правую руку над останками фисташкового парфе, занял дисциплинированно старую парту.

Пузырь, неловко выполнив седлание дога, свалился на пол.

Террорист-камикадзе взорвал майамский хоспис, пронеся бомбу в мексиканском арбузе.

Погибающего без материнской ласки и молока сорокапроцентного разлива, но упорно воспевающего священное море и эндемические окрестности белька подобрала случайно проплывавшая в шелковой полынье фанерная нерпа, в пару своему детенышу артистично исполняемая бывшей женой зав-дирглава, непроизвольно растолстевшей из-за булимии, спровоцированной патологической ревностью.

В Лаосе обнаружен дикий слон, перманентно уничтожающий посевы опиумного мака.

Донельзя задерганный беспокойной, абсурдной, безрезультативной (в смысле жратвы) ночью таракан вдруг обрел вселенную крошек.

Передвинул копилки ближе к парте: боров, хрюшка, поросенок.

Дог после неудавшегося превращения в дромадера ткнулся носом в президента Аргентины в самый ответственный момент инаугурации, лизнул кукующего афро-кафро-зулусо-американца в полосато-звездных потопоглощающих ультра-патриотических трусах.

Жесткокрылый сбегал за нечаянной спутницей ветеранской жизни, благополучно скинувшей оотеку.

На Марсе — следы древнемарсианского террора.

Пробовали и то, и это, и снова то.

В середине второго акта темпераментный эрудированный автор бросил еще не вкусившего радостей ластоногого бытия героя в лимнологический водоворот.

Обкатывая алый фломастер (тугой неразработанный колпачок), испортил три верхних карточки из внушительной дразнящей стопки.

Отвесив догу оплеуху, выскочил на четвереньках в коридор.

Промыслово-ценный осетр, не забывая подкреплять научные выражения плавниковыми жестами, рассмотрел геоморфологию дна и прибрежного шельфа.

Еще две — на шариковую ручку с черной пастой.

Потрепав крепкую, излишне лохматую шкуру достойного, но дохлого противника, дог потрусил на поиски малолетнего хама.

Несоленый омуль и некопченый сиг в чеховском трагикомическом диалоге обсудили гипотезы волюнтаристского появления в пресных водах нерпы, наверняка в третичное время объевшейся минтая.

Дог обнаружил затаившегося мальца за яркоосвещенным пятисотлитровым аквариумом, набитым валютной рыбье-улитной мелочью.

Испытал газовую зажигалку и отнес испорченные карточки на кухню.

Бесстыдно-прозрачная голомянка — студентка театрального училища в марлевой тунике — задыхаясь от переживаний, объявила озерным представителям общеэкологическую тревогу.

Включил вытяжку, положил серебряный поднос на плиту, щелкнул зажигалкой, пристроенной рядом, подпалил фломастерову мазню.

Неизвестная, но жутко заразная болезнь поразила нерпенка — толстуха отчаянно колебала выразительные детали телес, имитируя предсмертные судороги.

Карточка ярко, сине-зелено вспыхнула и канула ускоренно в нудную вытяжку.

Тревожный, с намеком на летальный исход, финал второго акта вызвал слезы и массовое ускоренное подростковое дрочение.

Употребленный балык затребовал жидкости побольше и похолоднее.

В антрактном затишье театральный бог, единый в трех лицах, спрятавшись на галерке среди чавкающих динамиков, бухнулся на колени в недельную пыль и почтительным шепотком-с пообещал всевышнему после нынешнего щедро удобренного позорища совершенно бескорыстно поставить на большой сцене, честно не выбрасывая ни единой строки, «Гамлета, принца Датского» на старо-английском, и обязательно с варвикширским акцентом.

Смотровая встретила тишиной.

По рядам детдомовцев пустили фирменные, с эмблемой местного хоккейного клуба, пакеты, и независимо от пола, возраста, национальности, хулиганских наклонностей и тяги к извращениям, каждый получил зелено-белую эластичную безразмерную майку.

Поставил возле компьютера запотевший стакан: вода, лед, облепиха.

АНТИКАПУСТНЫЕ СТРАДАНИЯ

Третий, заключительный акт ознаменовался продолжением трогательных конвульсий, усиленных искусственным пенным ротовым извержением и закулисными стенаниями коллективно погибающей живности.

Впрочем, отыскались зловредный чахоточный Железный Феликс, чистильщик революции, проституирующий цекист Зиновьев, героический оппозиоционер Радомысльский, изобретатель добротного истребителя времен Великой Отечественной Лавочкин (фрицы тоже люди), жадюга Фердинанд Маркос, нещадно морящий райские Филиппины голодом, и всякие там интеллигенты творческого, или научного, почти безвредного плана.