Грибница - Дикий Носок Страница 41

Алексей стоял уже на коленях на краю скалы и, нагнувшись, тянулся схватить парня за плечо, в то время как Родионов тащил того за руки. Коварная белка, сидевшая до того неподвижно, улучив момент, когда Алексей был менее всего устойчив, изловчившись, прыгнула ему прямо в лицо. Зубки хищницы клацнули, вгрызаясь в хрящик на носу. Алексей дико закричал, вскинув руки к лицу и пытаясь подняться. Может у него и получилось бы, но озверевшая белка уже оставила измочаленный нос и вонзила зубы в глаз. Глазное яблоко напряглось и лопнуло, точно желток в яичнице. Из-под плотно сжатого века что-то потекло. Ничего уже не соображая от боли, Алексей соскользнул на коленях вниз с каменного уступа и упал. Родионов, на котором всей тяжестью повис почти уже спасенный Юрик, и сам парень проводили его ошеломленными взглядами.

Внизу сочно шмякнуло.

«Нет!» – раздался вопль нескольких голосов вверху.

***

Пока отмахались наломанными ветками от ошалевших белок, пока обежали отвесный склон и спустились вниз, пока пробрались сквозь бурелом к месту падения прошло немало времени. Алексею не повезло. Он был жив. Участковый хрипло дышал: редко и с присвистом, будто закипевший чайник. Лицо его было залито кровью, на месте одного глаза зияла кровавая дыра. Второй глаз – серо-голубой и широко распахнутый, смотрел прямо в небо и начинал подергиваться мутной пленкой, будто и на него набежали облака.

Алексей лежал на спине, выгнувшись грудью вверх, потому что позвоночником упал аккурат на округлый, лобастый камень. Он обмочился и, кажется, не только. Едкий запах распространялся вокруг. Чуть ниже колена неестественно подвернутой правой ноги выпирала сломанная кость. Мужики в растерянности сгрудились вокруг, не зная, что делать.

«Старлей, тебе больно, да?» – почему-то шепотом спросил Родионов.

«Конечно ему больно. Посмотри, нога сломана. А еще глаз. И нос,» – также шепотом ответил Юрик.

«Может быть и нет,» – вмешался Олег. – «У него, кажется, позвоночник сломан. Если так, то ниже пояса он ничего не чувствует.»

«Когда кажется, креститься надо,» – заметил Родионов. Фраза была детской, глупой и никчемной, и лишь маскировала растерянность, охватившую всех. Что делать? Кому-то остаться с ним, а кому-то ехать за помощью? Или попытаться перенести его к машине и добираться самим? Если так, то трогать его боязно, как бы хуже не сделать. Особенно, если спина и вправду сломана.

«Леша! Слышишь меня, Леша?» – Олег присел на корточки и погладил несчастного по голове. Алексей не реагировал, безучастно глядя вверх, но голова его чуть отвернулась от прикосновения набок. Короткая стрижка не могла скрыть вмятины на черепе.

«Лучше б уж сразу убиться, чем так то,» – сказал Родионов. Какой бы чудовищной не казалась эта мысль, но сейчас все они думали также.

Внезапно Алексей захрипел и закашлялся. Кровь, до того стекавшая изо рта тонкой струйкой, хлынула фонтаном. Олег от неожиданности отпрянул назад и упал. Алексей содрогнулся верхней половиной тела и затих. Голубой глаз по-прежнему отражал небо, но больше ничего не видел. Лишь через несколько томительных минут Олег осмелился протянуть руку, чтобы пощупать пульс. Шея участкового была вся в крови, и он заколебался. Прикасаться к ней хотелось меньше всего. Олег взялся за запястье. Но еще до того, как он удостоверился в отсутствии пульса, Родионов неожиданно перекрестился: «Ну слава Богу! Отмучился.» И большим пальцем закрыл единственный глаз умершего, испытав некоторое облегчение. Ему все время казалось, что тот смотрит на них с укоризной.

«Идем,» – решительно поднялся насупленный Олег. Остальные молча последовали за ним.

Чем ближе подходили они к поляне, на которой высившиеся конусы прототакситов выжгли все живое, тем труднее давался каждый шаг. А жизнь вокруг словно затухала. Не видно стало белок, попрятались по щелям бурундуки, умолкли и совершенно исчезли птицы. Только одинокий дятел долбил где-то вдалеке, но и этот шум стихал. Единственным звуком был треск сухих веток под ногами людей. На краю мертвого пространства смолк и он. Воцарилась тишина: гнетущая, давящая, выжидающая, живая, словно притаившаяся под кустом змея. Древние грибы высились исполинскими монументами. Олег поднял голову. Конус ближайшего, самого высокого, закрывал невысоко стоявшее солнце. Он казался гораздо больше, чем ему помнилось с прошлого раза. Олег опустил взгляд на топор в своей руке.

«Дурак! Наивный, самонадеянный дурак! Нужно было придумать что-нибудь другое. Топорами мы будем рубить их до морковкина заговенья,» – с отчаянием подумал он, но, перехватив топор поудобнее, упрямо шагнул вперед.

«Главное – не останавливаться. Подойти и сразу рубануть. Иначе что-нибудь случится. Обязательно случится,» – в лихорадочном возбуждении думал Олег и потому торопился, перейдя в конце едва ли не на бег. Рубанув конус наотмашь, как попало, где-то на высоте груди, и не стараясь сделать это правильно, на той высоте, где удобнее будет наносить удары дальше, он облегченно выдохнул.

По бурой поверхности словно пробежала едва заметная рябь, конус завибрировал и загудел. Мощь звука нарастала постепенно. Казалось, будто это застонал самый тяжелый, басовитый колокол на церковной колокольне. И, нарушая законы физики, он не успокаивался, становясь глуше, а разгонялся, точно сани, пущенные с горы, заполняя все пространство вокруг, делаясь все более нестерпимым, низким, утробным, как рычание голодного зверя.

Олег упал на колени и зажал руками уши. Все мысли вылетели у него из головы, будто мусор, выметенный из-под лавки. Олег зажмурил глаза, успев краем глаза заметить корчащегося на земле Родионова и раскачиваясь, точно маятник часов. Ему казалось, что гудело уже не вокруг, а непосредственно у него в голове. Ничего не соображая, он неосознанно пытался уцепиться за что-нибудь важное, словно тонущий за соломинку, чтобы вытащить, не потерять себя во все поглощающем гуле.

«Вероника,» – пришла, наконец, первая осознанная мысль. И тут же перед глазами встало лицо дочери: сосредоточенное, с нахмуренными «домиком» бровками, что-то беззвучно шепчущая обветренными губами. Что она говорит? Олег прислушался сам к себе. Ну конечно же! Учит таблицу умножения. И он услышал будто наяву: «шесть ю семь – сорок два, шесть ю восемь – сорок восемь, шесть ю девять – пятьдесят четыре». В голове начало проясняться. Изо всех сил стараясь не упустить мысль, Олег продолжил: «семь ю два – четырнадцать, семь ю три – двадцать один. Нет, это слишком просто, даже память напрягать не требуется. Так не годится. Семь ю восемь –