Сергей Щипанов - Все в твоих руках Страница 55

— Неужто латынь знаешь?

Она кивнула.

— Батюшка, покойник… научил латинской грамоте.

Одоевский-Всеволод задумался. Оговорили ведь женщину. Змеиное отродье!

— Не усматриваю за ней худого. Потребно новое дознанье провести, а покуда, отпустить домой.

— Никак не можно, княже! — возразил судейский.

— Что!! Перечить князю… Пес! Кат!

Тот продолжал гнуть свое:

— В грамоте Патриарха Иоакима сказано: «Чародеи без всякого милосердия да сожгутся»… Жонка с бесами дружбу водит! Сатанинское семя! Наводит порчу, волховством да чародейством промышляет.

— Волховство, говоришь?! Где этот староста Иннокентий, подать его сюда!!

Привели соседа Воронцовой. Он повторил, что третьего дня видел, мол, соседку, стоящую у перекрестка дорог, при полной луне, нагую, жгущую в руке пучок какой-то травы.

— Посередь ночи, говоришь? — строго спросил князь. — А что ты сам-то делал за селом в такую пору?

— Я… эта… корову искал — заблукала иродова скотина.

— Врешь! Какая корова ночью! Да и луна третьего дня не полная была, с неделю уж месяц на ущербе. Хотел напраслину возвести на соседку!? Чаял поживиться ея имуществом, как доносчик!?

Иннокентий бухнулся на колени.

— Княже, прости! Бес попутал. Спьяну мне должно быть пригрезилось. От кума я ночью брел, да за село попал…

— А-а! Так я и знал! Уберите эту собаку шелудивую с глаз долой, — приказал Одоевский, и, судейскому. — Ну, что теперь скажешь!?

— Истинно говорю: ведьма она! Видишь, — указал на шею женщины, — креста нательного нет! Нехристь! Чародейка!!

Рот обвинителя перекосился в хищной ухмылке. Подобно матерому волку, он знал, когда нанести решающий удар, чтоб одним махом прикончить жертву.

Князь не нашелся, что изречь. Судейские явственно алкали крови. Вот, перед ними — ведьма, чернокнижница, слуга Антихриста. Ату её! На костер!!

Дарья не пыталась защищаться, что сочли признанием вины и основанием для вынесения смертного приговора.

Воронцова молча выслушала вердикт, стоя с отрешенным лицом, не проронив и единой слезинки.

— В здравом ли ты рассудке? — спросил князь, вновь подступив вплотную к женщине. — Ведаешь ли, что тебя ожидает?

— Да, — отвечала Воронцова, устало. — Знать тому и быть.

— Как же так!?

Всеволод не мог смириться с ужасной участью, ожидающей женщину.

— Не печалься князь, — прошептала Дарья. — Я хочу умереть… сама. Хворь у меня смертельная. Нет спасения от сего недуга. А что касаемо мучений предсмертных, то их не будет. Я в любой миг могу сделать так, что душа моя оставит бренное тело…

Слушал Одоевский-Всеволод, потрясенный. Горело его сердце от вспыхнувшей любви к женщине.

— Всё знаю князь. Ведаю о страсти твоей… Только не помысли, будто я навела чары колдовские… Прощай, князь. Пусть будет светла печаль твоя.

— Милостивый государь, потрудитесь отвечать на вопросы!

Окрик не оказал надлежащего воздействия на допрашиваемого. Господин в дорогом модном пальто тонкого английского сукна, полез рукой в карман, затем в другой.

— Забыл, черт…

И, обращаясь к следователю:

— У меня при обыске забрали портсигар. Это произвол!

Следователь, не теряя выдержки, достал из ящика стола позолоченную папиросницу и коробок спичек.

— Ваши?

— Мои.

— Возьмите.

Бунич (согласно паспорту) раскрыл портсигар, протянул следователю:

— Не угодно ли?

Всеволод, он же следователь Бессонов, едва сдержался, чтобы не прикрикнуть, указать наглецу его место.

— Я не курю, — процедил он сквозь зубы.

Бессонов поймал себя на мысли, что ему мучительно хочется встать и въехать Буничу в физиономию.

«А ведь неспроста он ведет себя вызывающе. Старается вывести меня из равновесия… Ничего у вас не выйдет, господин террорист».

Бунич сидел непринужденно, закинув ногу на ногу, словно находился в питейном заведении, а не в следственной комнате Охранного отделения, курил, не спросив разрешения.

«Какого черта! Эти господа, так называемые революционеры, ведут себя вызывающе, по-хамски, а мы вынуждены чуть ли не расшаркиваться перед ними: «соблаговолите», «не угодно ли», «прошу вас». Тьфу!».

Бессонов взял себя в руки, — нельзя давать волю эмоциям, — начал допрос:

— Ваше имя, фамилия?

— В паспорте все указано…

— Не советую вам вести себя подобным образом! Я спрашиваю не из праздного любопытства… Запираясь, вы усугубляете свою вину.

— Какую вину?

— Во-первых, ваш паспорт — фальшивый.

— Позвольте! — вскричал допрашиваемый.

— Не позволю! — отрезал Бессонов. — Мы проверим, разумеется, документ на подлинность, но это формальность… У меня глаз наметанный: фальшивку распознаю с одного взгляда. Пойдем дальше. Нам известны ваши подлинные имя и фамилия: Артур Штерн. Что скажете?

Лже-Бунич только усмехнулся.

— Смеетесь? Ничего — скоро будет не до веселья. Нам также известно, что вы являетесь участником террористической организации «Народная воля».

Ухмылка исчезла с лица допрашиваемого. Впрочем, внешне он оставался спокоен.

— У вас есть доказательства?

— Конечно. — Бессонов раскрыл лежащую на столе папку и достал оттуда фотографию. — Знаете этого человека?

Тот небрежно взял карточку, глянул, покачал головой.

— Впервые вижу.

— Ой, ли! Тогда почему же вы трижды за последний месяц встречались с этим господином — третьего, шестого и тринадцатого числа?.. Не помните? Я вам подскажу: в первый раз это было в биллиардном клубе на Гороховой, последующие два — в общественной бане, на Фонарном… Будете и дальше отпираться, господин Штерн?

Штерн-Бунич пожал плечами: мол, даже если и встречался, так и что?

— Если вы подзабыли — фамилия этого господина Соловьев. Активный участник террористического подполья. При этом — чрезвычайно неврастенический тип. Арестован по обвинению в двойном убийстве. Так вот. На допросе Соловьев показал, что является членом ячейки «Народной воли», готовящей ряд покушений на видных государственных деятелей, и что вы, господин Штерн, состоите в означенной организации, а именно возглавляете так называемое «боевое звено». Желаете ознакомиться с его показаниями?

— Зачем? Читать заведомую ложь… Пусть подтвердит все на очной ставке!

Бессонов замялся. Соловьев уже никогда и ничего не подтвердит и не опровергнет — нынче ночью он покончил с собой в одиночной камере, вскрыв осколком стекла вены. Штерн, этого, конечно, знать не может. Хотя… В любом случае он, следователь, допустил промашку.