Коллектив авторов - Классициум (сборник) Страница 57

Однако на следующий день и на следующий тоже я наблюдал в боковом зеркальце за тем, как пылит трепеща по пустыне вишневый «Як», будто бы нацелившийся следовать по нашей колее. Тогда у меня и появилась догадка, что какой-то досужий хлопотун донес на меня в колониальную администрацию, и та выслала сыщика с заданием разузнать, что именно делает землянин Гумберт Гумберт в одном вездеходе с марсианской принцессой. Поначалу я решил попросту игнорировать нашего хладнокровного преследователя, но на второй день его вид начал не на шутку раздражать и злить меня. Мне нестерпимо захотелось выпить чего-нибудь покрепче воды; я остановился у старательского бара с идиотской вывеской «BarSoom» и, оставив Ло-Литу, зашел внутрь, попросив у хмурого общипанного хозяина чарку виски. Он налил мне какой-то бурды, я выпил и даже закашлялся от резкого отвратного духа, ударившего в нос. Немного очухавшись, я случайно взглянул в окно. Там я увидел нечто совсем неожиданное. Мужчина с широкой спиной, в короткополом французском плаще и коричневых брюках слушал, что говорит ему Ло-Лита, высунувшаяся из нашего автомобиля. Затем он почесал щеку, кивнул, повернулся и пошел обратно к своей машине – вишневому «Яку», припаркованному совсем близко от нас. Я не успел разглядеть его лицо, заметил только брутально выступающий вперед подбородок да большие солнцезащитные очки. Ло-Лита изучала атлас Ловелловского ареографического общества, когда я вернулся к автомобилю.

«О чем тебя спрашивал этот негодяй, Ло-Лита?»

«Какой негодяй? Да, землянин. Спрашивал, есть ли у меня карта. Наверное, он заблудился».

Мы поехали дальше, и я сказал:

«Ло-Лита, этот господин едет за нами второй день. Я не знаю, что ему нужно, и мне это всё равно в данную минуту, но заклинаю тебя: будь осторожна. Я подозреваю, что это агент колониальной администрации, и он может потребовать отчета, куда и зачем мы направляемся. Он спрашивал тебя, куда мы едем?»

«Нет. Он не спрашивал, куда мы едем».

«И хорошо. О’кей. Надеюсь, он и впрямь заблудился».

В полном молчании мы продолжали катиться. Погоня исчезла.

Но уже на другой день, как боль рокового недуга, которая возвращается, когда слабеют морфий и надежда, вишневый «Як» вновь появился за нами. Оторваться и ускользнуть от него не было возможности – насколько хватало глаз, везде была ровная, как стол, красная пустыня. Темная ярость поднялась во мне. Я резко остановил «Витязя» и вылез. Сыщик затормозил в десятке саженей от нас. Я направился к нему – с блестящей идеей сдернуть с него очки и спросить, кто он такой и что ему от нас надо. Он немного попятился. Я больно стукнулся о камень и, пока разбирался со своими ногами, сыщик круто развернулся и укатил. Я постоял, переводя дух. На некоторое время преследователь оставил нас в покое. Однако воображение мое уже неслось аллюром, и я становился всё мрачнее, представляя себе, как сыщик, потерпевший фиаско, телеграфирует по факториям, заставам и бензозаправкам о маньяке на «Витязе», вступившем в противоестественную связь с марсианкой, как он по-свинячьему визгливым голосом (может ли быть какой-то иной голос у такого негодяя?) требует пресечь, арестовать, осудить, наказать.

Новая буря, словно в предзнаменование трагических перемен, застигла нас посреди дороги. Мы плотно закрыли окна, прижались друг к другу, но настойчивые ласки Ло-Литы слабо помогали мне; я провалился в тяжелую дрему, внутри которой вспышками проявлялись отдельные кошмарные кадры: в них преследователь с тяжелой челюстью и в светлом плаще виделся мне пронырливым Джеймсом Бондом – секретным агентом инквизиции, персонажем книжонок, экранизированных в Холливуде незадолго до моего отлета. От него было не уйти, не скрыться, он стоял (а чаще бегал, паля и метая ножи) на страже морали, изводя любого, кто, по мнению кардинала М., отклонялся от догматической нормы.

Утром я проснулся, преисполненный решимости приобрести оружие – оно могло придать мне уверенность, что я смогу защитить мою Ло-Литу и себя от посягательств этого грязного визгливого существа, которое никогда не узнает, что такое настоящая любовь. Дикий Запад закипал в крови, и вздохнуть с облегчением я смог, только когда в придорожной сосисочной, построенной словоохотливым мистером Паркхиллом у пределов освоенного землянами пространства, мне удалось обменять автомобильную радиолу на восьмизарядный карманный пистолет с ореховой рукояткой.

9

Горячка убивает меня надежнее палача, строй мыслей рассыпается, руки дрожат, но я всё же закончу эту повесть. Осталось совсем немного – несколько страниц: самых печальных в моей исповеди. Приготовься, читатель, испить со мной горькую чашу правды.

Желая разорвать сеть судьбы, которая, как я смутно чувствовал, опутывала меня, я решил задержаться на лишнюю ночь в новом замке, встреченном нам на пути. Ло-Лита не возражала – к тому времени мы достигли с ней словно бы медиумического взаимопонимания (говорят, некоторые из марсиан умели читать мысли). Своим дивным пением она оживила механизмы дворца; исходящая паром минеральная вода немедленно наполнила круглый бассейн; и мы, как невинные дети природы, как Адам и Ева (хотя точнее будет сказать: как Адам и апокрифическая Лилит), нырнули в игривые потоки, нашли друг друга и жадно сцепились; моя душенька обхватила руками мою шею, а гибкими ногами – поясницу, открываясь на всю глубину своего зовущего лона перед моим неистовым в ожидании любовной схватки клинком. Сочувственный ангел словно предупредил меня, что это последний раз, и я терзал мою звезду с длинной оттяжкой, втираясь в скользкую кожу ладонями, заставляя гортанно кричать, непонятно ругаться и царапать мои плечи узкими коготками. Две планеты, два мира, две эволюции сливались в нашем блаженном трении. Слезы покатились из глаз, смешиваясь, когда мы кончили дело. А потом я отнес мою сияющую Ло-Литу на силовую кровать, и она еще долго гладила меня щепотью пальцев, изучая и лаская каждый найденный бугорок, выступающую косточку или тайную впадинку. О, моя нежная прекрасная nova!

Ночью я встал, убедился, что Ло-Лита спит, и как был голый вышел из дворца. Снаружи царил настоящий холод, но внутренний жар согревал меня надежнее печки. Я приблизился к «Витязю», открыл дверцу, покопался в хламе, как бы небрежно сваленном на заднем диване, и вытащил замотанный в куртку пистолет. Развернул своего нового дружка (еще в школе мне рассказали, что пистолет есть фрейдистский символ центральной конечности), передернул затвор и без раздумий трижды выстрелил в Млечный Путь. Оружие сработало безотказно, где-то неподалеку обрушился шахматный домик, и я подумал: ежели секретный агент Бонд бродит вокруг, он теперь будет знать, что искомый маньяк Г. Г. вооружен и при случае окажет сопротивление. Восторг, сила, гордость захлестнули меня, и я даже не сразу заметил, что тряское возбуждение вновь наполнило мой жезл упругой пульсирующей жизнью. Я поспешил в замок, но Ло-Лита так сладко спала, уютно свернувшись в калачик на невидимых полях, что я не рискнул ее тревожить, решив взять причитающееся мне завтра. Как же я был глуп тогда!