Одержизнь - Анна Семироль Страница 60

Ксавье в очередной раз останавливается и оборачивается, дожидаясь Фортена. Тот стоит перед домом, витрина магазина в котором закрыта затейливой решёткой, и торопливо что-то черкает в блокноте.

– Месье Фортен?

– Простите, святой отец, – тут же откликается он. – Так хочется хоть что-то запечатлеть.

– Вы умеете рисовать?

– Слегка. Я самоучка. Когда семьи нет, а работа сводится к охране библиотеки и нескольким лекциям в неделю, остаётся много свободного времени, – отвечает Фортен, не отвлекаясь от зарисовки.

Ксавье Ланглу касается почерневшей от времени ручки двери одного из домов. С опаской тянет на себя. Дверь со скрежетом поворачивается на забитых грязью петлях, открывается, загребая кучку земли. Перед Ксавье открывается тёмный подъезд, тусклый свет с узенькой улочки освещает каменную лестницу, ведущую на второй этаж. Сразу за порогом лежит коврик для ног – странно яркий для этого припорошенного пылью и потерявшего краски мира. Священник щурится, всматриваясь в темноту подъезда. Под лестницей виднеется детский велосипед: трёхколёсный, маленький, с прикрученным на руль звонком. Чуть поодаль стоит прислонённая к стене продолговатая пластиковая доска с четырьмя прикрученными по центральной линии колёсами. А рядом то, что когда-то было детской коляской. В Азиле нет ничего подобного, но Ксавье видел это на картинках в книгах.

«Здесь жила семья. С детьми. Дети катались на велосипедах по этим узким улицам, играли с друзьями, плескались в фонтанах на площадях… Господи, почему Ты допустил войну? Как Ты мог? Как позволил натворить такое с Твоим именем на устах? Сотни детей. Сотни – если не тысячи. И это только в этом городе. Миллионы по всему миру… Ты, Всемогущий, Всесильный. Я видел чудо, сотворённое Тобой. Я не верю, что Тебе было всё равно. Зачем тогда?..»

– Отец Ланглу!.. – окликает его Фортен.

– Да-да, прошу прощения, иду.

Он бережно прикрывает дверь и следует за библиотекарем.

Пустой город наполняется призраками. Словно священник разбудил их, заглянув за черту, проведённую закрытой дверью того дома. Вот хлопнула, закрываясь, форточка на третьем этаже. По самому краю зрения перебежала через улицу детская фигурка. Колыхнулась занавеска в окне дома напротив. Блик света отразился от закрываемой двери балкона вон там, на углу. И голос – такой знакомый женский голос, но чей же, чей? – вдалеке позвал детей к завтраку.

– Отец Ланглу, что такое? – волнуется Фортен, глядя на то, как священник озирается по сторонам.

Топот бегущих по мостовой ног, звон разбитого стекла, взрыв смеха…

– Жак… Вы ничего не слышали?

– Нет, – растерянно пожимает библиотекарь острыми плечами. – Тишина.

Шелест шин. Нежная мелодичная трель велосипедного звонка. Запах сдобы из-за приоткрытой двери магазинчика в десяти метрах впереди. Это невозможно не слышать, не замечать. Ксавье чувствует себя так, будто бредёт по городу с завязанными глазами. И прохожие осторожно обходят его, и машины едут стороной.

«Я чужой в этом городе. Я не тень, я живой, потому не вижу тех, кто его населяет, – думает Ксавье, скользя взглядом по окнам. – Но почему же тогда я их слышу?»

Улица делает резкий поворот, и среди домов впереди священник видит чёрную громаду Клермон-Ферранского собора. Утреннее солнце подсвечивает острые шпили западного фасада, играет в витражах трансепта. Ксавье прибавляет шагу и почти выбегает на площадь, посреди которой высится собор.

Солнечный свет делает его почти живым – словно уснул посреди города антрацитовый реликт. Чёрный вулканический камень, из которого построен собор, будто таит под толщей шипастой шкуры громадное горячее сердце. Ксавье обходит храм, останавливается перед западным фасадом и задирает голову, стремясь рассмотреть шпили боковых башен, протыкающие утреннее небо.

– Невероятно… – шепчет священник, разглядывая лёгкие ажурные арки с узкими, вытянутыми вверх окнами. – Он цел. Все витражи, все стёкла… Ни один камень не обрушился… Это ли не чудо?

– Он просто существует вне времени, святой отец, – произносит Жак Фортен. – Вот оно, совершенство… Вы верите, что это было создано человеком?

Ксавье кивает: да, верю. Собор Азиля тоже строили люди. И пусть он куда скромнее этого величественного чёрного храма, в нём есть своя красота и гармония.

– Святой отец, можно мне минут пятнадцать? Я мечтал увидеть этого исполина много лет. Если я не сделаю хотя бы несколько набросков…

– Конечно. Я пока похожу вокруг.

Когда Ксавье Ланглу проходит мимо одного из трансептов, он замечает приоткрытую дверь. Словно собор сам приглашает его войти. И он принимает это приглашение.

Внутри храма прохладно и на удивление легко дышится. Пусто. Нет даже обломков скамеек для прихожан. Словно собор очистил сам себя от пыли и мусора. Ксавье проходит по центру туда, где должен находиться алтарь. Шаги звучат ясно и гулко, эхо бьёт незримыми крыльями в вышине под самыми сводами. Солнце пробивается сквозь стёкла стрельчатых окон, подсвечивая высокие колонны, сложенные из чёрного камня. В его лучах вулканическая порода кажется золотистой. Рельефные арки, венчающие колонны в вышине, видны так хорошо, что можно рассмотреть каждую деталь.

Ксавье охватывает невероятное ощущение пространства, стремящегося вверх. У средокрестия он останавливается, запрокидывает голову и начинает медленно кружиться, закрыв глаза. Ему становится легко и спокойно.

– Вероника, – зовёт он шёпотом. – Веточка… Слышишь меня?

И почти наяву он видит, как вздрагивают длинные светлые ресницы, как беспокойно ворочается спящая Вероника – такая крохотная в их просторной кровати. Веки припухшие: юная жена отца Ланглу плачет ночами. Она спит, обняв себя за плечи, одетая в старую рубаху Ксавье.

Не открывая глаз, он склоняется над ней, почти касаясь капли серёжки в мочке бледного уха, и шепчет:

– Всё хорошо, родная. Не волнуйся за нас. Мы скоро вернёмся. Только верь, что всё будет хорошо…

Внутрь собора врывается порыв ветра. Мчится, петляя между нефами, подхватывает слова священника, кружит их, вознося вверх, выше арок, выше островерхих башен, выше чёрных шпилей, ещё выше… Стихает.

– Святой отец?

У входа переминается с ноги на ногу Фортен.

– Я здесь, Жак.

– Давайте возвращаться? Мы тут уже час.

Ксавье удивлённо вскидывает брови, кивает и покидает собор. Он идёт спокойно и твёрдо, дыша восхитительной атмосферой вечности и покоя. Золотистое сияние внутри храма меркнет, когда отец Ланглу переступает порог притвора.

Эхо шагов священника, звучащее сердцебиением громадного чёрного собора, стихает лишь спустя час после его ухода.

А маленький лагерь, разбитый на площади перед вокзалом, встречает Ксавье и Фортена рычащими друг на друга Гайтаном и Амелией. Жиль, Сорси и Акеми рядком сидят поодаль, рыдая от смеха. Отец Ланглу прислушивается.

– Ещё раз, мелкая. «Порву» должно звучать, как ПОР-Р-Р-Р-Р-РВУБЛЯ!!! Не пищи, а