Многократор - Художник Её Высочества Страница 77

Замотал головой, прошептал:

— Если она менонитка, я сегодня же запишусь в менониты, тресну ей промеж глаз, а завтра выпишусь.

— Что? — обернулась Абигель, оборвав рассказ на полуслове.

— Говорю, — хмуро отозвался. — Хорошо быть учителем. Не надо уроки учить. Я, когда диплом защищал, думал: наконец последний экзамен в жизни. А сейчас думаю: как я ошибался.

— Да-да, — согласилась менонитка. — И бог смотрит на тебя, как ты с очередным экзаменом справишься. Тем более, что экзамены он сам и придумывает.

Не пойти ли свечку поставить? Так на всякий пожарный случай. Действительно, в голове каша. Его атеизм образованного человека поколеблен. Не поколеблен… но как бы выразиться..? Красота человеческого тела в античной скульптуре уже вовсе не красота человеческого тела, а данность, возможная не вследствие некого достойного уровня эволюционной спирали, а подачка от трансцендентного существа с нимбом. И не так. Какие тут сомнения у прагматика с дипломом. Как бы это самому себе сказать, чтоб не так в затылке чесалось? «Дед! Помоги сформулировать?»

Сибирский дед крякнул, видимо и его смутила неоднозначность рассматриваемого посыла, но, как всегда высказался конкретно: «Сколько ни тряси, последняя капля всё равно в трусы».

В любом случае, черту подводить и точки расставлять по своим местам следует в квартире на Бережковской.

Пока Абигель крутила ключом в замке, Степан пытался последний раз ухмыльнуться, мол, знаем мы ваши штучки: слоны — не символы облаков, а просто слоны и какают больше кого-либо. Но не был художник ни уверен, ни спокоен. И когда они вошли в прихожую, и когда вдруг из зала раздалось гневное «фуф!», у Степана сердце оборвавшись, упало в ботинок. Через небольшой промежуток времени, пока он боролся с собой, презирая себя за проявленную слабость, из зала снова раздался яростный свистящий выдох, закончившийся булькающим хрипом. Будто рыцарь в гневе, дождавшись момента, всё-таки воткнул копье в дракона. Дракон теперь вертелся на кончике мировой оси, хрипел и мучился.

— Ч-что это?

— Он!

Снова дохнул дракон.

— Ну всё! — психанул. — Охает дядя на тётьку глядя!

Если увидишь непонятное, не беги, а бей сразу яростно это по сусалам, гнобя страх, потом только разбирайся с кем поцапался. Отодвинул плечом девушку, протянул руку, готовый отбросить штору и сразу кинуться в зал. Сжал челюсти так, что заныли зубы.

— Уйдём, он сердится. Я боюсь.

— Бог связал нас своей силой, что унизительно! — рванув штору, скакнул вперед, кулаки у груди, ноги полусогнуты, глазенки в щелочку, выискивая врага.

В дальнем углу комнаты на гладильной доске, на треугольной пяточке, стоял утюг. Внутри него заклокотало и из дырок вылетел пар. Дракон выдохнул.

— Тьфу! — сплюнул, отжимая ребром ладони мокрые от пота брови. — Называется: здравствуй, здравствуй, дед мордастый!

У обманщицы — рот скобкой вниз, глаза пустые. Степан долго-долго вглядывался в лицо человека из страны, в которой никто не живёт.

Спину грело. Обернулся, сделал шаг к гладильной доске и отпрянул. Металлическая пластина утюга дышала волнами сухого жара. С печалью отметил: действительно всё здесь на месте; и регулятор мощности, белая шайбочка с метками — белое озеро жизни, с лежащими по берегам золотыми луками и стрелами, и пупырышка лампочки — раскаленный уголёк, вложенный в рот пророку иерархами, прочее, как рассказывалось.

Протиснулся мимо Абигели и, стараясь не бежать, чуть позже тем не менее понёсся по комнатам. Заглянул в ванную, туалет, кладовку, пал на колени в спальне, пошарил глазами под кроватью, пощупал за портьерами, подпрыгнул вверх, пытаясь обнаружить некое играющееся существо на верхней плоскости шкафа. Всё это делалось по одной причине: утюг был горячее магмы, его металлическая пластина от нестерпимого жара покрылась сизой окалиной… вот только вилка на проводе от утюга покойно валялась на полу под гладильной доской.

Сидел на скамейке у дома, где проживало жутковатое божество. Давил виски кулаками, блуждая глазами по почтовым ящикам напротив. На одной этикетке прочитал — «Копелян». Из щели торчит край письма.

На соседней скамейке бабушка пытала внука:

— Сикать хочешь?

— Не-а.

— Смотри, в штаны нассышь, по попе получишь. Может какать хочешь?

— Не-а. Морозенного хосю.

— Нельзя. Мама не велела. У тебя гланды.

Они ушли, держась за руки.

Степан посидел-посидел, повздыхал-повздыхал.

— Ну что ты мнёшся, Пьеро с кругами под глазами? Труднее всего своровать яму, а письмо-то!

Подскочил, выдернул. Обратный адрес: Крым, Алушта, так далее. Юрий Штонда (для Копеляна). Со злостью от того, что первый раз в жизни сподобился на такое дрянцо, разорвал конверт.

Прочитал следующее:

Здравствуй Абушка.

Жареная курица, которую я ел, превратилась в жабу и, прыгнув мне на лицо, вцепилась намертво. Как только я понял, что должен буду носить её и кормить своим мясом до самой смерти, — проснулся. Проснулся, поужасался сну, а кругом..! Попробую описать. В окне наблюдаются три соблазнительные сущности; море ежеминутно меняющееся, ветка с персиками и банка меда на столе (муравьишки, отсюда вижу, окружили медовый подтек на боку банки). Могу заверить: всё самого наивысочайшего качества (не имею в виду муравьев, потому что один вчера заполз мне в ухо, когда я раздремался (пришлось срочно нырнуть на глубину)). Море тёпленькое, прибой бесконечно рукоплещет бережку. С дерева каждый час, отслеживая созревание, срываю и поедаю персик, а хождение на местный рынок, как оказалось, мероприятие, увлекательнее создания всей таблицы Менделеева из одного лишь углерода двенадцатого. Никогда бы не подумал, что торговаться так интересно. Великий человек я на малые дела!

Приехав, решил устроиться дикарем. Пошел сразу к морю. Центральный городской пляж мне, естественно, не понравился — иголку негде воткнуть, обязательно в кого-нибудь попадешь. Пошел по берегу, и когда почувствовал острую необходимость искупаться, благоговейно упал в море. Валялся на гальке, поднял голову — над головой горка с домом и домиком для отдыхающих. Делюсь с соседом, показываю пальцем, что замечательно наверно жить в такой близости от моря? А он мне отвечает: «Мне тоже нравится. Поливаю помидоры, за грядкой обрыв, дельфины у мола, и будто дельфинов поливаю». Он, без дураков, и оказался хозяином сего райского места. Через мгновенье я вселился в домик с окнами-иллюминаторами.

Приезжай ко мне? В столице так нездорово жить. В Москве ежегодно поступает в продажу два миллиона градусников. Если поступает, значит старых, надо полагать, в наличии уже нет. И о каком здоровье можно говорить, даже думая только об этих трёх тоннах ртути из разбитых градусников, попадающих в землю каждый год? Приезжай? Тут тебе и оперённые мысли прибудут, и море, что звук, окруженный мелизмами, и серебряные песчинки, взблескивающие в лазури вод, и будет, что вспомнить (как ласковые волны чесали пятки, а мы им говорили: «Кыш!»).