Многократор - Художник Её Высочества Страница 86

— Ванька, не буду я пить.

Из шахты лестницы прилетело, заметаемое топотом ног:

— Баба с возу — другая лезет.

Какие там семь секунд. Показалось, дружок вернулся в то же мгновение, когда вышел. Похоже даже, он вернулся раньше, чем вышел. Вильчевский сбрасывал пар, а всё, что нужно для операции, бренчало в целлофановом пакете с рвущимися ручками.

— Щас мы линии жизни горб-то вправим. Линия жизни, ты, главное, бойся!

— Я не хочу. Пьянство мне постыло.

— Вот поэтому будем злоупотреблять из аметистовых кубков. В них вино теряет дурманящую силу. У тебя разве нет кубков из аметистов?

Водка, падая в советские стаканы, завивалась винтом, самораскручиваясь. Стакан вставлен в ладонь, степановы пальцы с силой обжаты по граням.

— Чокайся, карапузик со стёклышком. Выпьем не чинясь. Глотай, конина дохлая!

— Не хочу.

— Щас ножками затопчу, хвостиком замету. Что, рот силой разжимать наймиту грусти?

— Не хочу.

— Кто из нас не хочет, я сам буду решать! Ребра под кожей чешутся, фифочка? Щас почешу! Даже соболям и норкам в зверосовхозе каждый день дают три грамма водки, чтобы мех блестел. Матом тебя прошу! Первая рюмка колом, вторая соколом, протчие мелкими пташками. Считаю до трёх. Раз. Два. Два с четвертью! Два с половиною! Два на ниточке! Два на иголочке… Ты меня задолбал, противленец! Тебя дятлы воспитывали что ли?! Глотай таблетку за то, чтобы легко-быстро умереть!

За это Степан таблетку проглотил. Но пожаловался:

— Малодушный я.

— Мало того! Опреломыслая хавыра, олдовый котел, дынькоголовая мотыга, исцелованная плётками насмерть, девчонский соплюшечник, сало и конькеист с потными зубами, эмаль которых потрескалась от черезмерного стискивания. Сразу по второй, тоску размыкав.

— Обалдел?! Не буду я больше.

— Лучше меньше, да лучше, чем больше. Как я обожаю вакуумные бомбы!

Под падение самораскручивающейся водки в стаканы, Вильчевский рассказал кое-что об этом чудном оружии. Вакуумная бомба — боеприпас объемного взрыва. Представляет собой легковоспламеняющиеся нефтепродукты: метан, пропан, бутадиен, прочая прелесть. При ударе о землю бомба вскрывается и образует аэрозольное облако, смесь горючих веществ с воздухом. Затекает куда только можно. Ноги так затекли, что не вытекают обратно. Потом ба-бах! Поражающее действие в пять раз превосходит обычные взрывчатые вещества.

— Ты зачем третью наливаешь? Мы еще не закусили после первых двух.

— Щас закусим оптом. Вывинтив из мозга пробки, разольём идеи в стопки.

Чему удивляться, что третья порция упала водой.

— У тебя соль есть?

В эту секунду Бумажному ударило в голову.

— Соль дороже золота. Без золота можно жить, без соли нельзя.

— Кто тебе такую ерунду сказал, Степандреевич?

— Коссиодор.

— Дурак твой Коссиодор! Он где живет? В Люберцах? Там все оригиналы. Если тебе соли жалко, я тоже не могу солить помидоры золотом. Оживляй давай!

Дружку в одну руку помидорину, соленую такой дорогой солью, в другую — оранжевую игрушку. В яйце окошечко. По периметру символы, кнопки.

— Если выдернуть хвостик сбоку — птенец родится и начнет развиваться.

Степан помнил, как ещё до его первой поездки в Париж, каждый второй ребенок ходил с подвешенным на шее таким яичком. Из телевизора слышались жалобы учителей по поводу игрушки, придуманной японцами. Дети во время урока должны учиться, а не возиться чёрт знает с чем под партой. Японцы вторую мировую профукали, теперь так морально компенсируются. И вообще они сидят на полу, чтобы не высоко было падать лицом в салат в конце корпоратива.

— Мы должны его вырастить. Я прихватил инструкцию. Обязаны кормить птенчика, укладывать спать, делать уколы, если заболеет, выносить фекалии, если нахезает, периодически играть с ним. Имеешь право по попке наподдать, если будет капризничать.

— С ума сошёл? У меня нет времени побриться, а я должен возиться неизвестно с чем.

— А спать до обеда, зубами к стене, есть время? — выдергивая хвостик из яйца.

Склонились над игрушкой, разглядывая, что происходит. Яйцо в траве запульсировало.

— Ну? — не вытерпел Степан через минуту. — И что?

— Фиг его знает. Наверно, скоро вылупится.

Вылупится — так вылупится. Откатил яйцо подальше, чтобы не отвлекало.

— Я, Степан Андреевич, хочу выпить за твоих врагов, — локоть на уровне плеч, на гусарском отлете, аметистовый кубок у губ. — Чтоб у них всё было хорошо. Чтоб имели они огромные квартиры, дорогие машины, большие кучи денег, красивых жён, тёщь на кладбищах.

— Зачем это нужно?

— А затем, чтоб от такой хорошей жизни им не хотелось делать гадости.

Выпив, закусили. Степан подумал и сказал:

— Зря выпили. У меня нет врагов.

Вильчевский не согласился. У каждого человека должны быть враги. Чтобы человек не почивал на щите и лаврах не расслаблялся.

— А у меня нет, — заупрямился.

— Должны быть. Ты просто забыл.

Степан задумался, рыская по своей жизни туда-обратно. Не было врагов, хоть тресни! Нет, были, конечно, но все-таки не враги. Так, мелкие недоброхоты. Этому по уху дашь, другого дурака проигнорируешь, на женские наскоки, в которых больше ору, чем дела, не ответишь. Но по большому счёту не было. Никто его особенно не заедал и тем более не ненавидел.

— Был враг. Точно! Дура-баба-лисапед, мозги на сдачу. На одной лестничной площадке жили. Утверждала, крокодилярия, что я под её коврик бычки подкладываю. Я в своей жизни одну сигарету выкурил, а она тысяч триста. Даже караулила. Табуретку у двери поставит, сядет, пугало, и ждет, смолит так, что из глазка в двери дым валит. Я домой, она выскакивает, глаза бешеной селёдки, стучит соседке, такой же прокуренной маразматичке, и начинают пронзать воплями уши.

— Давай ей построим курилку из кирпичей пресованного пороха и красивые планерные крылья, чтобы одевала перед курением в курятнике.

— А если не лётная погода?

— Тогда давай ей ковер купим, самый дорогой, в пределах суммы?

— Это в Красноярске было.

— Жаль! Постелили бы роскошный ковёр на лестничную площадку, у двери тумбочку из антикварного, на тумбочку пепельницу в виде лошади, убитой каплей никотина, в вазу букет георгинов, каждый размером с её голову.

— У неё маленькая голова. Как яйца у её деда в холодной воде.

— Ну какая? Такая что ли? — показал полмизинца.

— Чуть больше, — передвигая палец друга в основание мизинца.

— Мда, для головы ещё сойдет, а для яиц маловато.

Каркнуло. За окном, на зубце сидел воронище. Вильчевский срочно потребовал рогатку.