Секрет арифмометра «Феликс». Рассказ с элементами фантастики - Владимир Георгиевич Гуляев Страница 17

То, что происходит с ним сегодня, в четвёртый раз, всё же воспринималось с трудом, но три раза всё прошло благополучно, значит и в этот раз должно всё пройти нормально. И, если это происходит, значит «кому-то или для чего-то» это нужно. Смысл происходящего и принцип перемещения, его значение или назначение полностью не воспринималось, непонятно было всё: почему какой-то арифмометр участвует в этом, почему он каждый раз набирает именно те цифры, которые набрал, следуя каким-то «подсказкам»?! Откуда эти подсказки? Какая последовательность заложена в них? Непонятно всё, но чертовски интересно и самое главное, что подсознательно он мечтал об этом с самого детства. Ещё пацаном, перед сном, он постоянно выдумывал всякие разные истории и военные, и фантастические с главным героем – самим собой: он десятилетний в партизанском отряде… ходит в разведку…, спасает жителей какого-то села от фрицев…, летит в космической ракете…, путешествует в египетских пирамидах. Но там были его детские фантазии после прочтения книг, которые и рождали эти фантазии, с которыми он засыпал и ему снились разные сны, а здесь другое, здесь он наяву, вот щипнул себя со всей силы за руку – больно! Нет, не сон! Видимо, всё-таки, выбор дат, куда нужно было попасть (странно, но эти слова – «попасть», «переместиться», уже как факт) – был или есть в подсознании, а значит и само перемещение происходит на подсознательном уровне. Только как он, этот «подсознательный уровень» включается и переключается? С помощью какого тумблера? Можно было бы обойтись и одним или двумя перемещениями, но в тоже время эта невероятная возможность пройти через эти путешествия или проникновения в прошлое может быть временной, и не воспользоваться ей, так ниоткуда появившейся, было бы большой глупостью. Одно успокаивает, что должно быть, наверное, всего два варианта исхода из этих путешествий в случае «закрытия «портала»»: либо я сразу оказываюсь дома, в своём кресле, и всё забываю, либо я застреваю и остаюсь в том времени, куда меня занесло! Как это описывается в фантастических книжках. Ну, второе – это вряд ли! А, если?.. Да, блин! Никаких если! Вернусь и завязываю с этим арифмометром! И всё же я думаю, что он здесь вовсе не причём. Тогда – что или кто? Мыслей куча… Вопросов тьма… Ответов – ноль! Стоп! Мыслей куча… А, что, если это мысль меня перемещает, тумблерок переключается – дзинь! Точно – дзинь! Ладно-ладно…

С этими мыслями он вышел на главную улицу деревни. И увидел ту разницу, которая была не видна ему вначале: деревянные тротуары центральной улицы, которые он видел сегодня же, но в 1957 году, были заметно новее; вместо ветвистых берёз и высоких вётел росли ещё невысокие берёзки и старые вётлы кое-где были спилены, а из их пней тянулись молодые деревца.

От здания сельсовета навстречу ему шли люди, кто парами, кто по трое-четверо под руки, вдалеке играла гармонь, и не одна.

Какой же точно год?

– Дядь, а ты чё на сходе не был, что ли? – Спрашивал его, и смотрел с хитроватым прищуром, неизвестно откуда появившийся белобрысый пацан, примерно лет шести-семи.

– Нет. А что за сход? Я только приехал.

– Да про покосы и про войну. А, на чём приехал?

– На машине сначала, а потом с трассы пешком пришёл. А ты что сам-то не там?

– Да я к бабушке своей уже сбегал. Рассказал ей про всё, чё там было. Она старенькая, сама не ходит, а знать хочет, что где, да как.

– А что там было? Я тоже хочу знать.

– Ды-к, война же была с фашистами, потом побили мы их, наших деревенских дядей вспоминали! Потом про сенокос говорили.

– А, тебе-то, сколько лет, орёл!

– Мне-то? Я уже большой. Шесть мне, скоро семь будет. А ты воевал? Папку моего сразу не отпускали на войну, мамка говорит, что весной он ушел, а я родился. Папка у меня герой, он знаешь, как воевал! У него и медали есть, целых три!

– А, ну понятно. А ты, чей будешь-то? – хотел спросить Владимир, но оголец быстро побежал навстречу идущим колхозникам, видимо там были его родители. «Надо же, сколько народа много на собрания раньше ходило, такое ощущение, что вся деревня здесь собралась. Так, если пацану шесть, а он родился весной после начала войны, и это собрание было о покосе и войне, то значит, получается, что сегодня точно может быть 22 июня 1948 года, наверное! Не может же арифмометр врать, три раза совпало, то почему бы и сейчас не совпасть. И в этой массе людей сейчас можно будет встретить некоторых своих родственников, но гораздо моложе, чем я их знал в своём времени. У меня перед ними одно преимущество: я их знаю по фотографиям, как они выглядели, немного знаю, как жили, чем занимались, а они про меня ничего не знают! Многих уже нет давно, жаль, конечно, но, всё же, очень интересно на них посмотреть молодых. Видимо с годами мы становимся больше терпимее к перенесённым потерям близких и родственников, и главное это то, что у меня нет ощущения того, что я чужой в этом времени! Вот, что интересно! И я обязательно должен узнать с кем дед встретился сегодня, кто его спас и о ком он писал в своём дневнике. Ну, не обо мне же явно! А ещё, если мне удастся с ним встретиться, а я постараюсь с ним встретиться, то надо будет немного расспросить про войну что-нибудь рассказать. Времени, конечно, я накрутил маловато, чтобы многое успеть узнать. Ну, да ладно, что есть, то есть».

Проходившие мимо люди здоровались с ним как со старым знакомым – это было не удивительно: так было всегда, сколько он себя помнил – люди просто здоровались, желая этого или не желая, так было принято. Он тоже, думая о своём, автоматически отвечал на их приветствия, и с интересом рассматривал их лица. Молодых он не узнавал – в его «сегодня» они уже были либо очень старые, либо их уже не было, а пожилых, если сегодня сорок восьмой, он и тем более не мог помнить, а уж про то, чтобы знать и говорить нечего. Из размышлений его вывел громкий голос с лёгкой хрипотцой:

– О, свояк, смотри-ка! Никак это мой спаситель! Сколько лет, сколько зим! Либо я