Вороны вещают о смерти - Анастасия Командор Страница 41

Доброгост спрятал кулек за пазухой и вздохнул.

— Чего ж сама не передашь? Ты уже стольким помогла, а люди и не знают, кого благодарить. Ещё, чего доброго, подумают, будто это я в травники подался. — Старец усмехнулся сквозь бороду, но быстро посерьёзнел. — Ну правда, Огнеслава. Если бы люди знали, к кому обратиться, они в благодарность принесли бы кувшин молока, или сыр, или ещё что. Все вам с матерью легче.

Я лишь покачала головой.

— Не могу пока рассказать. Не хочу. Страшно мне, да и матушка сердится.

— Страшно?

— Я так мало знаю… Простые сборы от лёгких недугов, от простуды там, или чтоб зуб не болел. А если обратятся с чем-то серьезным? Откажу — совесть замучает, но и помочь не смогу. Мне нужно время, Доброгост. Поможете? К тому же, вас народ уважает, а из моих рук, может, и не захотят неизвестные снадобья брать.

— Ох, ох… Ну что ж, хорошо, оставим пока как есть. Я буду у людей о недугах выспрашивать, а ты лечить по возможности. Все лучше, чем совсем их без помощи бросить.

Я кивнула с благодарной улыбкой.

С Доброгостом мы договорились ещё с тех пор, как рассказала ему о своем даре — даре белого таленца. Хоть я давно уже не ходила за ним в лес, но его отголоски остались со мной, прижились. Я не слышала голоса трав и зверей, не обладала Словом. Но за то время, когда дар таленца был особенно силен, я выучилась кое-чему и теперь могла свободно применять знания. Жаль, не для всего. Могла лечить мелкие недуги, но тяжёлые и опасные — и, тем более, колдовские — нет.

Отголосок дара также позволял мне видеть краем глаза нечёткие тени. Но присутствие нечисти я замечала редко и пока не знала, что с этим делать и как использовать. Поэтому все, что оставалось — собирать целебные травы, готовить снадобья и передавать их старейшине.

Казалось, что этого слишком мало.

— А что про Томиру слышно? — поинтересовалась я скорее из простого беспокойства, ведь знала, что ей тоже помочь не могу.

— Да все как и раньше, — посмурнев, откликнулся Доброгост. — Живут пока на сеновале, никто их к себе брать не хочет. Помогать Томириному мужу с новым домом тоже не хотят. Сам-то он вряд ли справится, и даже на пару с женой. Я с мужиками беседую, может, и удастся кого-то уговорить им в помощники, но… — Старец с досадой развел руками. — Сдается мне, лучший исход для них — найти другое место для жизни.

— Пожалуй, — с печалью кивнула я. — Хоть и несправедливо это. Лишиться дома, покинуть родную землю, в которую столько труда вложено — понимаю, почему они медлят.

— Дом-то ладно. Избу новую построить можно. Но Томиру до сих пор считают колдуньей. Изжить ее хотят. Как бы чего дурного не случилось, пока они медлят. Ведь вздумай кто поджечь сарай с сеновалом — вспыхнет солома, а у людей и шанса не будет выбраться. Ох, пытался я втолковать мужу ее, да он упёрся рогом. Земля отца и деда, говорит. Только как бы эта земля им могилой не стала…

— А если настоящий колдун найдется, отстанут ведь от них люди? Дадут им спокойной жизни?

— Кто ж знает… Косо смотреть-то, наверно, теперь до конца дней будут.

Я нахмурилась и отвела взгляд. Все, что могла — ждать Купалы, и тогда уже ясно станет, кого следует подозревать. Оставалось надеяться, что до того никто не умрет странной смертью и не сляжет от порчи — иначе снова разгневанные жители накинутся на женщину.

Доброгост, видно, понял по моему лицу, какие мысли одолевают, и строго взглянул на меня.

— Снова тебя прошу: не лезь в это дело. Я опять поговорю с Томирой. Если удастся уговорить их покинуть село, народ успокоится.

Я скрестила на груди руки.

— А когда снова начнут мертвых животных находить? Те же люди, что обвиняли Томиру, примутся заново искать колдуна. И что, каждого выгонять, на кого толпа пальцем укажет?

Старик вздохнул тяжко и пробормотал:

— Как бы хуже не сделать.

Его слова отозвались в сердце неприятным покалыванием. Страх. Сделать хуже — я очень этого боялась. Смерть сестры лежала тяжелым камнем на душе. Смерть, которой можно было избежать. Но вмешалась девчонка-неумеха со своим неукротимым желанием помочь.

Я потупилась и подавленно вздохнула:

— Может, вы и правы…

Доброгост утешительно похлопал меня по плечу.

— На вот. — Он взял со стола крынку с повязанной сверху тряпицей и протянул мне. — Утренний удой. В благодарность, что помогаешь жителям.

— Не могу взять. А то ещё подумают, что я у вас еду выпрашиваю.

Старец озадаченно опустил крынку на стол.

— Может, возьмёшь хоть немного вяленого мяса?

— Благодарю, старейшина, — я покачала головой, — но мы справляемся. Я все ещё надеюсь на хороший урожай. Осенью видно будет. — Невесело усмехнулась, представив огород и репу, которая упорно не желала расти. — Может, и правда придется милостыню просить.

Доброгост глянул на меня так, будто я сама себе проблемы чинила. Так глядят на непослушного ребенка, который делает все наперекор.

— Ох, Огнеслава…

— Знаю, что вы сейчас скажете, — со вздохом откликнулась я. — Что одной мне не справиться. Но я постараюсь. Две зимы до этого пережили, и ещё переживём.

Старец закряхтел, прочищая горло, и нравоучительным тоном начал:

— Я уважаю твое стремление к независимости, но подумай, ведь самой проще будет, когда часть обязанностей возьмёт на себя муж. О матери подумай. Ты сама молода и здорова, а ей нужен уход и хорошее питание. Неужели, из-за гордости готова лишения терпеть?

— Когда начнутся лишения, тогда и подумаю, — пообещала я и вежливо улыбнулась. — Пойду.

Старейшина лишь удручённо хмыкнул мне вслед.

В селе кипела жизнь. Люди были заняты приготовлениями к скорому празднику летнего коловорота. У меня же на Купальскую ночь были свои планы: некоторые магические растения можно отыскать лишь в это время, а в травах, собранных на рассвете, заключалось больше целебной силы, чем если собирать их в другие дни.

По дороге к дому увидела издалека подружек. Они сидели на крыльце у избы Беляны, плели что-то и оживлённо болтали. Я махнула им рукой в приветствии. Беляна и Нежана махнули в ответ, Милана лишь одарила хмурым взглядом. Теперь я мало с ними общалась. На костер не ходила, на лугу не играла. Не собирались мы вместе за вышивкой, как раньше. Вот и теперь, пока девушки плели себе пояса или расшивали ленты, готовясь