Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Жертвоприношения Страница 29

— Не знаю, зачем Вилентьев приехал туда вечером, но, возможно, увидев человека, похожего на Парашистая, он попытался задержать его. Я не думаю, что это Вилентьев нанес удар ножом этому человеку. Там был кто-то третий.

— Парашистай?

— Не знаю, — покачала головой Мария Давидовна.

Я рано прихожу на работу. Мне так лучше, — бессонница гонит меня из комнаты в общежитии. Мысли заставляют искать возможность отвлечься. И общение с пациентами иногда лучшее средство переключится. Накинув белый халат, я подхожу к окну — утреннее солнце пока еще не жарит, березы после короткого ночного дождя выглядят свежими, воробьи прыгают с ветки на ветку и весело чирикают. В природе всё идет своим чередом, и моя жизнь кажется ярким белым пятном на искаженной чужеродной морде общественного бытия. Обреченная цивилизация выбивается из сил, пытаясь сохранить самое себя. Стадо мечется по бескрайнему полю, которое называется планета Земля. Рано или поздно планета отторгнет агонирующую плоть, похоронив миллиарды особей, которые гордо называют себя Человеком.

— Здравствуйте, Михаил Борисович, — здоровается Марина, — вы уже здесь?

Ответив на приветствие, я сажусь за стол. Рабочий день начинается. Я — врач, и мое дело — врачевание.

Первый пациент, Антон Кораблев, мужчина сорока трех лет, выписанный из стационара с грозным диагнозом. Инфаркт миокарда. Он почти умер, когда четыре недели назад сильная боль в груди заставила его внезапно остановиться и упасть в траву на краю тротуара. Он помнил, как смотрел на проходящих мимо людей, хотел позвать на помощь, но не мог произнести ни одного слова. Он не мог пошевелиться, — боль в левой половине тела сковала его лучше любых оков. Он просто медленно умирал, и прекрасно понимал это. Страшное осознание неминуемой смерти и равнодушие людей, проходящих мимо — вот что навсегда отпечаталось в его памяти. И это отпечаток заставлял его ненавидеть всех и вся.

Антон сидит на стуле и постоянно прислушивается к себе, словно ждет, что боль в сердце отпустила его ненадолго. Я спокойно считаю пульс, слушаю сердечный ритм фонендоскопом, Марина измеряет артериальное давление. Я чувствую ненависть к людям, которая бурлит в пациенте. Он помнит только равнодушие врачей в стационаре, а не то, что они подняли его на ноги. Антон видит в каждом человеке одного из тех людей, которые проходили мимо, когда он умирал.

И он по-прежнему завидует всем.

В детстве Антон завидовал другим детям даже тогда, когда он имел лучшие игрушки. Он всё равно считал, что старый плюшевый мишка у соседской девчонки лучше, чем его новый самосвал.

В юности он лютой завистью завидовал единственному другу, потому что у парня были богатые родители, и он ни в чем не нуждался. А когда Антон понял, что девушка, которая ему нравится, предпочитает друга, то он в бессильной злобе забил палкой бродячую кошку.

Окончив технический институт, Антон пришел работать инженером на завод. И сразу стал завидовать коллегам-инженерам, — он был уверен, что их заработная плата в разы отличается от его получки. Он пил с ними пиво, и завидовал. Он вместе со всеми болел за одну футбольную команду, и вечером, стиснув зубы, думал о коварстве окружающих людей. Он улыбался молодой незамужней сотруднице и ненавидел её за то, что она не отвечает ему взаимностью.

Антон Кораблев может прожить еще несколько лет, но зависть все также будет грызть его изнутри. На работу он уже не вернется, — ему надо оформлять инвалидность. И завидовать он будет соседям по двору, актерам в телесериалах и в ток-шоу.

Я думаю о том, что хочу избавить его от этого.

— Какие таблетки сейчас принимаете? — спрашиваю я.

— Какие назначены, те и принимаю, — недовольным голосом отвечает Антон, — в выписке всё написано.

Кивнув, я переписываю из выписки в амбулаторную карту препарата. Если пациент не хочет, чтобы я что-то посоветовал ему, то я не буду проявлять инициативу. Во всяком случае, не с этим пациентом. Таблетки ему не помогут, пока зависть и ненависть гложет его изнутри.

— Вы курите?

— Нет.

Антон Кораблев врет. Он курит с двадцати лет. Когда лежал в стационаре, он за двадцать дней не выкурил не одной сигареты, и об этих днях он вспоминает с ужасом. Сейчас он выкуривает по десять сигарет в день, и он прекрасно знает, что этого ему делать нельзя.

Антон Кораблев уходит, и я улыбаюсь следующей пациентке. Динара Ганиева.

— Здравствуйте, доктор, — говорит она. На лице широка улыбка. Она действительно рада мне. И причина проста, — у неё нет шума в ушах, ни разу после начала лечения не было обмороков, и дома она живет в мире и согласии с матерью.

— У меня всё хорошо, я похудела еще на пять килограмм, — предвосхищает Динара все мои незаданные вопросы.

— Отлично.

— Я пришла спасибо сказать, — говорит она и потягивает мне кулек. Стандартный набор — трехзвездочный коньяк и коробка конфет. Словно я похож на интеллигентного алкоголика, предпочитающего коньяк водке и закусывающего шоколадными конфетами вместо куска вареной колбасы.

Тем не менее, я улыбаюсь и принимаю подарок. Даже лучшие особи из стада, далеко не всегда знают, как выразить свою благодарность. Девушка еще что-то говорит, но я уже не слушаю её. Я думаю о том, что она скоро выйдет замуж за молодого лейтенанта и уедет с ним к его месту службы. История её жизни только начинается, и предстоящие события далеко не всегда будут радостными и счастливыми. Я знаю, что её ждет, но никогда не расскажу это знание. Пусть всё идет своим чередом, — кое-что мы не в состоянии изменить.

— Будут проблемы, приходите, всегда рад вас видеть, — говорю я на прощание.

Марина ставит чайник, и пока никого из пациентов нет, мы пьем растворимый кофе с конфетами. Мы молчим, потому что я думаю о своем, а Марина о первых бытовых проблемах в семье.

Я размышляю о том, что визит к Марии Давидовне я сделаю. Может, это произойдет завтра, может, послезавтра, я еще думаю об этом. И пусть это рискованно, но мне хочется увидеть её. Заглянуть в глаза, увидеть там любовь, поговорить на простые темы и почувствовать тепло её руки. Странные для меня желания, не совсем понятные мне самому. Может, поэтому я так долго думаю об этом?

Может, я боюсь сделать это шаг?

Марина думает о том, что семейная жизнь при ближайшем рассмотрении оказалась не такой радужной, как она представляла. Сказка еще не закончилась, но мелочи совместной жизни уже стали мешать увидеть счастливое её окончание.

Муж Валентин носил трусы по неделе и категорически не желал менять их каждый день. Когда она услышала ответ на предложение мыться каждый день и менять белье — я что, гей что-ли, мыться каждый день? — то так удивилась, что не нашлась что ответить. И грязные носки, которые снимались с ног вечером и утром надевались, и так в течение недели. Валентин имел свое представление о том, как ему жить и что есть мужчина, и переубедить его она не могла. Он просто не желал слушать её доводы.

Мы пили кофе и смотрели в окно. До следующего пациента, и эти спокойные минуты лучше всяких пустых разговоров и фальшивых улыбок.

Мария Давидовна сидела перед телевизором и слушала новости. Собственно, она почти не обращала внимания на экран, — просто слушала диктора и думала о том, что могло произойти во дворе дома, где когда-то жил Ахтин.

— И где в его бывшей квартире находится его тайна, — тихо сказала она сама себе.

Самое простое объяснение, — Вилентьев ошибся, приняв мужчину за Парашистая, бросился на него и в драке они ранили друг друга. Но где тогда оружие? Да и не верится в это, потому что майор был человеком осторожным. Вряд ли он бросился, очертя голову, в драку.

Скорее всего, во дворе находился еще кто-то. И тут сразу возникает версия, — Парашистай убил мужчину, а Вилентьев, увидев это, попытался остановить преступника. И Ахтин оказался сильнее. Но, зная Парашистая, она подумала о том, что всё это так глупо. Начиная с того, что Ахтин никогда бы не стал совершать убийство в этом дворе, — зачем ему лишний раз привлекать внимание к своей бывшей квартире. И если бы это был Парашистай, то он бы не стал оставлять Вилентьева раненым.

Мария Давидовна внезапно подумала, что если бы это был Ахтин, то он бы обязательно выдавил глаза у майора.

— Как бы глупо это не звучало, но Парашистай не делал этого, потому что он бы совершил свой ритуал, — сказала она. Услышав свой голос, подумала, что начинает говорить сама с собой. И улыбнулась.

Если этот третий не Парашистай, то мотивов для убийства нет совсем. Бессмысленное преступление. Хотя, мотивы, конечно, есть. Если они не знают, что там было, то это совсем не значит, что это была случайность. Её хочется, чтобы это был не Ахтин. Она очень сильно желает, чтобы Парашистай не имел к этому убийству никакого отношения. Пусть будет кто угодно, но не он.