Энн Райс - Мумия Страница 105

– Отлично, – сказал Рамзес. – Я ухожу. Пожелайте мне удачи.

– Но где ты будешь искать? – спросила Джулия. – И когда ты собираешься спать?

– Ты забыла, моя красавица? Я не нуждаюсь в отдыхе. Я буду искать ее до десяти утра. Лорд Рутерфорд, если ваш план не сработает…

– Сработает. А завтра вечером мы пойдем в оперу и потом на бал.

– Что за чушь! – воскликнула Джулия.

– Нет, дитя мое. Сделай это ради меня. Выполни мою последнюю просьбу. Я забочусь о нашей репутации. Я хочу, чтобы все увидели моего сына с отцом, с друзьями, с Рамсеем, чье доброе имя будет уже восстановлено. Я хочу, чтобы нас увидели всех вместе. На будущем Алекса не должно быть темных пятен. Что бы ни ожидало тебя в будущем, не стоит резко обрывать связи с той жизнью, которой ты когда-то жила. Чтобы дверь в эту жизнь оставалась открытой, один вечер не такая уж большая цена.

– Ах, лорд Рутерфорд, вы, как всегда, умиляете меня, – сказал Рамзес. – В другом мире, в другие времена и я произносил перед своим окружением такие же безумные речи. Вот что делают с нами дворцы и титулы. Но я слишком задержался здесь. Самир, если хочешь, пойдем со мной. Или я ухожу один.

– Я буду с вами, сир, – сказал Самир. Он поднялся и церемонно поклонился Эллиоту. – До утра, милорд.

Рамзес вышел первым, потом Самир. Джулия сидела не шевелясь, потом вдруг вскочила и бросилась вслед за Рамзесом. Она поймала его в темном лестничном пролете черного хода, и они снова крепко обнялись.

– Пожалуйста, люби меня, Джулия Стратфорд, – прошептал царь. – Клянусь, я не всегда бываю таким крети­ном. – Он обхватил ее лицо ладонями. – Поезжай в Лондон – там ты будешь в безопасности. Мы увидимся, когда этот кошмар закончится. Джулия запротестовала.

– Я не обманываю тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы лгать. Я рассказал тебе все.

Она смотрела, как Рамзес медленно спускается по сту­пеням. Он снова надел головной убор, превращаясь в шейха, и, выходя на улицу, прощально махнул ей рукой.

Джулии не хотелось возвращаться в номер. Она не хотела видеться с Эллиотом.

Теперь она знала, зачем он отправился в это путешествие. Она и раньше догадывалась, но теперь это стало окончательно ясно. Он даже решился на такую крайность, как преследование. Он пошел в музей за Рамзесом.

С другой стороны, что тут удивительного? Ведь он верил, он единственный, кроме Самира, верил в эликсир бессмертия. Тайная надежда соблазнила его.

Возвращаясь в номер, она молилась о том, чтобы он понял, какое зло затевается. А когда подумала о человеке – не важно, злом ли, жестоком ли, опасном ли, – о человеке, низвергнутом во тьму, из которой уже не выбраться, то снова задрожала и заплакала.

Эллиот все еще был там – допивая остатки джина, он сидел в огромном кресле, как всегда подтянутый и элегантный – даже в одиночестве, даже в темноте.

Когда Джулия вошла, он не взглянул на нее. Он никак не мог собраться с силами и встать. Она закрыла дверь и подошла к нему.

И начала говорить – без обиняков, без намеков. Она просто пересказала то, что говорил ей Рамзес. Она рассказала о пище, которую нельзя есть, о скоте, который нельзя забить, о постоянном чувстве голода; она рассказала об одиночестве, об изоляции от всего человечества. Она расхаживала по комнате взад-вперед и рассуждала как бы сама с собой, не глядя на графа, стараясь не встречаться с ним глазами.

Наконец она замолчала. В комнате стало тихо.

– Когда мы были молодыми, – произнес Эллиот, – твой отец и я, мы проводили много времени в Египте. Мы рылись в книгах, исследовали гробницы, переводили старинные тексты. Мы день и ночь рыскали среди песков. Древний Египет! Он стал нашей музой, нашей религией. Мы мечтали найти здесь некую тайну, некий секрет, который вывел бы нас из скучной повседневности и безнадежности человеческого бытия. Правда ли, пирамиды хранят нераскрытую тайну? Правда ли, египтяне знали магический язык, который был понятен самим богам? Какие еще нераскрытые гробницы спрятаны в этих холмах? Какая философия еще не известна людям? Какая алхимия? Или тайны создаются высокой культурой? Высокие знания и сами по себе являются тайной. Нам было страшно интересно, правда ли, египтяне были такими мудрыми и загадочными или это был самый обыкновенный грубый народ? Мы так и не узнали этого. Я и сейчас ничего не понимаю. Знаю только, что мы искали, это был поиск, страсть. Поиск, ты понимаешь меня?

Джулия молча смотрела на Эллиота. Какой он старый! Какой печальный, обреченный у него взгляд! Он выбрался из кресла, подошел к ней и поцеловал в щеку. Также изящно, как вообще все, что он делал. И снова Джулии в голову пришла странная мысль, которая часто посещала ее в про­шлом. Она могла бы влюбиться в него и выйти за него замуж – если бы не было Алекса и Эдит.

Если бы не было Рамзеса.

– Я боюсь за тебя, моя дорогая, – сказал Эллиот и ушел.

Ночь, одинокая безмолвная ночь. Лишь тихое эхо играющей внизу музыки. Теперь крепкий здоровый сон без сновидений казался ей навсегда утраченной сладкой привилегией детства.

7

Рассвет. За огромной расплывчатой тенью от пирамид, за бесформенным сфинксом, широко раскинувшим на песке свои каменные лапы, простиралось бескрайнее розовое небо.

Слева виднелись туманные очертания отеля «Мэна-хаус». Кое-где в боковых комнатах еще горел слабый свет, но в отеле было тихо.

У самого горизонта ехал на верблюде одинокий мужчина в черном. Где-то далеко протяжно гудел паровоз.

Рамзес шел по песку. Холодный ветер развевал его бала­хон. Наконец он дошел до гигантского сфинкса и остановился между лапами, глядя на его разбитое каменное лицо, которое в древние времена было покрыто слоем ослепительно белой извести и дышало прекрасным покоем.

– Ты все еще здесь, – прошептал Рамзес на древнем языке, оглядывая руины.

Этим холодным ранним утром ему вспомнилось то время, когда все казалось простым и понятным, когда он был храбрым царем, который взмахом меча или дубинки не раздумывая убивал своих врагов. Когда он убил жрицу в пещере, чтобы никто никогда не узнал великую тайну.

Тысячи раз он задавался вопросом: что было бы, если бы он не совершил этого тяжкого греха – не убил невинную колдунью, чей смех до сих пор звучал в его ушах?

Я не дурак, чтобы пить это.

Неужели он проклят именно из-за этого? Осужден на вечные странствия, как библейский Каин, отмеченный роковой печатью, навсегда разъединившей его с челове­чеством.

Он не знал. Он знал только одно – он больше не может выносить свое вечное одиночество. Он ошибся, он будет ошибаться снова и снова. Теперь это ясно.

Что означала эта изоляция? Что каждая попытка вырваться из заколдованного круга окончится катастрофой?