Александра Турлякова - Нуманция Страница 36

— Был! — резко ответила Ацилия.

Марций согласно покачал головой, отводя взгляд в сторону. Они помолчали. Ацилия оглядывалась, рассматривая угол Марка: она была здесь впервые.

— Ладно. — Ацилия поднялась, сжимая в руке пустой ковш, — Я пойду…

Марций окинул её взглядом с головы до ног, особенно долго смотрел на её открытые колени, о которых забыла Ацилия, не запахнув полы плаща. Произнесла негромко:

— Вы только посмеётесь… Я тогда девчонкой была, может, что и напутала… — пошла к себе.

— Подожди!.. Ацилия!

Марций сорвался за ней, на ходу оборачивая вокруг пояса покрывало с постели, догнал в атриуме, когда Ацилия убирала ковш. Развернулась и упёрлась взглядом деканусу в голую грудину между рёбер, где проходил тонкий шрам. Подняла глаза:

— Что?

Но он ничего не говорил, просто стоял и смотрел сверху, в лицо, в самые глаза. Ацилия смутилась:

— Вы чего это?

Развернулась, обходя его стороной, но Марций шагнул вбок, перекрывая дорогу, обхватил вдруг за спину, притискивая к себе, встречая недоумевающий удивлённый взгляд огромных глаз, прижал к обнажённой груди, касался губами горячего виска, где билась испуганная вена.

— Вы… — зашептала Ацилия, — Что вы хотите?.. Отпустите…

— Если захочешь… Если попросишь — отпущу… — шёпотом ответил, только губы щекотали кожу виска, отстранил вдруг на вытянутые руки, — Веришь?

Она растерянно хлопала ресницами, ничего не понимая, только губы дрожали:

— Я… Я… Я не знаю…

Марций снова вернул её к себе на грудь, шептал в ухо горячим дыханием:

— Я разговаривал с Цестом… Можно… Если осторожно, можно… Я буду осторожно… — сделал паузу и попросил вдруг — именно попросил, как никогда до этого, — По-ожалуйста… Ацилия?

Она растерялась ещё больше. Неужели это всё в нём только от ребёнка, неужели этот ещё неродившийся, этот ещё неоформившийся живот имеет над ним такую власть? Разве может быть такое? Ацилия растерянно думала, забыв обо всём, а Марций уже коротко целовал её лицо, шею, виски… И Ацилия сдалась, как все эти последние дни сдавалась ему, сама не зная, почему, тем более в этом, тем более сейчас. Может быть, подействовала ночь, сонная расслабленность, доверительный последний разговор. Ацилия даже не могла больше сдерживать себя, просто сдалась на его милость, размякла и душой и телом, хотя прекрасно понимала, что потом будет жалеть, что не отказала, хотя он сам и давал ей возможность.

Марций подхватил её под мышки, оторвал от пола, крепко держал, обхватив обручем рук за спину, и через ткань своей туники и плаща Ацилия ощущала громкий стук его сердца. Что это с ним?

Благо угол Ацилии был совсем рядом. Хриплое дыхание ожгло губы, когда Марций положил её на постель, сгребая покрывало в сторону. Ацилия прикрыла глаза, следя за всем через полусомкнутые ресницы, с еле заметной улыбкой на губах.

Пусть! Пусть сегодня и сейчас всё будет так, как будет… Пусть…

О, она даже ждала его, в чём удивилась сама себе и не могла поверить… Только выдохнула с хрипом.

На этот раз Марций был как никогда аккуратен и нежен до неузнаваемости, словно два совершенно разных человека уживались в нём, и на этот раз он показал себя абсолютно другим, незнакомым. Он угадывал все страхи Ацилии, снимал с губ улыбку растерянности мягким поцелуем, подавив в себе все агрессивные, эгоистичные черты, с которыми Ацилия уже была знакома.

Подарил напоследок такой нежный поцелуй, что у Ацилии аж голова закружилась. Лежал на боку, тесно прижавшись к ней, обнимал рукой через грудь, и Ацилии даже было всё равно на то, что была она всего в коротенькой своей тунике, долго смотрела в сторону, боясь признаться себе самой в том, что произошло.

Она снова сдалась ему, снова отдалась, как и в первый раз, но на этот раз без шантажа с его стороны, и не могла поверить, что именно этот мужчина бывает грубым до жестокости, поднимает руку и даже чуть не убил однажды и не отдал своим солдатам. Нет! То было что-то другое, потому что она знала теперь его настоящим, истинным, таким, какой он есть на самом деле.

Перевела глаза ему на лицо, и Марций мягко улыбнулся ей, от чего ямочка на его подбородке стала ещё глубже, обострилась. Ацилия подняла голову от подушки, но деканус перелёг на спину, сам положил голову Ацилии себе на плечо, спросил:

— Не замёрзла?

Отрицательно дёрнула подбородком, но сама спросила:

— Откуда это? — осторожно коснулась указательным пальцем тонкого шрама на груди хозяина, но тут же отдёрнула руку, словно испугалась.

Марций хмыкнул, задумался.

— Было со мной четыре года назад… Попал в переделку, я тогда ещё в разведке был… Напоролись всей группой на засаду… Всё так быстро получилось, я ничего и не понял… Меня в левую руку ранило, я сознание потерял… Потом очнулся уже утром… среди убитых, нас добивали, а у меня ремешок шлема на горле… Полосонули через грудь, прямо по кирасе, да через неё, где достали, где нет…

Ацилия молчала на его слова. Зачем она интересуется им? Не всё ли ей равно, когда и где это было? Ну и пусть… Пусть, ей же всё равно с ним не жить… Не жить, как бы он ни старался.

Она говорила это себе, а сердце в груди сжималось от боли и тоски. Она абсолютно не знала, как ей быть, как ей вести себя с ним после всего вот этого?.. Ведь она сама отдалась ему, будто желала этого…

А, может, и желала?

О, боги, нет!

Поджала губы, этого не может быть.

Устало прикрыла глаза, не в силах решить эти мучившие её душевные противоречия.

Утром проснулась, Марция уже не было, и всё, что было ночью, показалось ей сном, необычным, из таких, что помнятся потом всю жизнь.

* * * * *

После получения жалования — офицеры и некоторые деканусы — собирались в одной из офицерских палаток, играли в кости, сплетничали, рассказывали новости и делились планами на жизнь и на следующее жалование. Всё это не обходилось без порядочной дозы вина. Старшие офицеры и легат знали об этом, но все попытки разогнать подобные действа, разлагающие дисциплину, ни к чему не приводили. Центурионы начинали собираться на улице, прямо перед глазами солдат, стоящих на постах. Солдаты жалования не получали, легат махнул рукой, пусть уж лучше в палатке…

На этот раз Марций тоже присутствовал, пару раз сыграл в кости, конечно же, выиграл, и теперь вёл разговор с товарищем-центурионом, с Фарсием, расположившись за столиком. Другие играли в кости, что-то пели, кто-то играл на флейте самодельной, она свистела, звук в неумелых руках срывался, звучал не в лад; кто-то громко рассказывал о своей доармейской жизни. Где-то смеялись умелой шутке.