Леди Аделина из Лесной Долины (СИ) - Надежда Игоревна Соколова Страница 2

Аделине было девятнадцать. И с каждым сном дата ее свадьбы приближалась, как гильотина. Она видела его всего дважды за этот год. Впервые — на той самой помолвке. Он стоял рядом, и его высокая, под два метра, статная фигура в мундире маршала Стигийских Земель отбрасывала на нее тень. Его рука, коснувшаяся ее пальцев в ритуальном жесте, была холодной, как сталь, и от нее чудилось легкое, колющее покалывание — признак сильной, сдержанной магии. А во второй раз — на соколиной охоте в их владениях. Он пронесся мимо нее на вороном скакуне, даже не взглянув, и бросил через плечо пару ледяных, ничего не значащих фраз о погоде. Он подавлял ее не силой, а именно этой ледяной надменностью, непробиваемой уверенностью в своем праве владеть всем и вся, включая ее жизнь и магический дар.

Лежа на спине и глядя в потолок, по которому ползли оранжевые отсветы фар проезжающих машин, я, не скрываясь, облизала пересохшие губы. Вкус обычной городской пыли смешался с призрачным послевкусием сна. Господи, ну красавчик же. Мне бы такого, в мои-то двадцать девять, когда за плечами два развода с «тряпичными» мужиками, не знавшими, чего хотят от жизни, и карьера старшего менеджера в крупной IT-компании, которая благополучно съела лучшие годы, оставив в придачу квартиру в ипотеку и лёгкую бессонницу. Вроде даже ровесники с ним, Витором. Нет, правда, чертов красавчик. Высокий, широкоплечий, с такими точеными, аристократичными чертами, будто лицо высекал из мрамора влюбленный скульптор.

Темные волосы, собранные у затылка в короткий хвост, лишь подчеркивали жесткие линии скул и упрямый подбородок.

И глаза… глаза цвета темной стали, холодные, но умные.

По ним сразу было видно — дураком не был. Богатый, именитый, один из сильнейших магов Империи, если верить обрывкам слухов из сна. От него так и веяло силой и властью, даже сквозь сон ощущалась эта магнетическая, опасная аура. Я представила, как он смотрит не на Аделину, а на меня. И почему-то стало не по себе, но и любопытно. А что надменный? Так это лечится, как любит говорить моя подруга Наташка, потягивая мохито в баре. «Любого мужика, Лерка, можно перевоспитать. Главное — подобрать правильно «лекарство»». И ее опытный, циничный взгляд наверняка нашел бы ключик к этому спесивому лорду. Может, просто ему не с кем было поговорить на равных? Аделина-то была для него пустым местом, девочкой-невестой.

Да и вообще, зачем-то мне снятся эти сны? Так ярко, так подробно, будто я проживаю вторую жизнь. Ведь сны же не бывают просто так… Они что-то значат… Может, это мое подсознание так протестует против рутины? Против утренних пробок, планерок, отчетов и одиноких ужинов с сериалом? Или это просто мозг так развлекается, создавая для себя идеальный, пусть и сложный, сериал, где есть хоть какая-то магия, пусть и в виде ледяного жениха?

Додумать я не успела. Резкий спазм, будто от удара током, сжал виски. Комната перед глазами поплыла, закрутилась в гигантской, беззвучной воронке. Я попыталась схватиться за подушку, но пальцы онемели, не слушались, став чужими и тяжелыми.

Глухой удар в голову — и все звуки мира, гул машин за окном, собственное прерывистое дыхание, заглушил нарастающий, оглушительный шум в ушах, похожий на вой вьюги в горах, которые я видела во сне Аделины. Темнота, липкая и бездонная, подступила с краев зрения и накрыла с головой, как волна. Сознание выскользнуло из меня и уплыло в самые дальние дали, оставив лишь ощущение свободного падения.

Глава 2

Я пришла в себя с ощущением, что меня выдернули из одной реальности и грубо впихнули в другую. Не было плавного перетекания, как в снах. Был миг темноты — и вот я уже лежала на слишком мягкой, утопающей перине, под слишком тяжелым, но невесомо теплым шелковым покрывалом, в комнате, залитой теплым, янтарным светом заходящего солнца. Лучи его лежали на темном паркете ровными, пыльными полосами, в которых танцевали мельчайшие частички пыли. Я подняла руку перед лицом. Не свою руку — с тонкими пальцами пианистки и крошечной татуировкой-якорем на запястье, помнящей прикосновение клавиш и клавиатуры. Это была рука Аделины — бледная, почти прозрачная, изящная, с безупречным маникюром и тонкими, почти невесомыми запястььями, на которых проступали голубоватые вены. Я сжала пальцы в кулак, впилась аккуратными ногтями в ладонь. Острая, отчетливая, ясная боль. Не сон. Ни капли.

Я позволила себе просто полежать, изучая обстановку. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим воском для полировки старой мебели, сушеными лавандой и мятой, разложенными в шкафах, и легким, едва уловимым ароматом дорогих духов с нотками ириса и сандала — не моих, чужих. Шум в ушах сменился абсолютной, звенящей тишиной огромной спальни, нарушаемой лишь редкими, пронзительными криками пролетающих за окном птиц да тиканьем старинных часов на каминной полке.

И что же я чувствовала? Не ужас. Не панику, которая, казалось бы, должна была сковать грудь. Лишь странное, леденящее спокойствие, словно я перешла некую критическую черту, и щемящее, глубокое чувство дежавю, растянувшееся на целые месяцы чужой жизни. Да, это было реально. Я была здесь. В теле Аделины. Накатила волна чего-то, что можно было бы назвать удивлением, но оно было коротким, как вспышка, и тут же растворилось в этой новой, обретенной ясности. Будто я подсознательно, с самого первого сна, ждала этого момента. Ждала, когда хрупкая перегородка между мирами окончательно рухнет, и я останусь по эту сторону. Мысль о возвращении — в свою квартиру, с ее одинокими вечерами, надоевшей работой, где я была лишь функцией, и тихой, непримечательной пустотой, — вызвала у меня лишь горькую, скептическую усмешку, дрогнувшую в уголках губ. Нет. Ни за что на свете. Там меня ничего не ждало. Ничего настоящего.

А здесь… Здесь был целый, живой, дышащий мир. Пусть и не самый дружелюбный, полный странных правил и скрытых угроз. Но он был реальным. И ужин с «семьей», который должен был начаться совсем скоро по меркам этого дома, был частью этой реальности. Я отбросила покрывало и встала с кровати. Пол под босыми ногами был холодным, даже сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Я подошла к большому, в полный рост, зеркалу в резной деревянной раме. Знакомое лицо. Аделина. Большие, слишком выразительные для ее привычно-робкого характера карие глаза, светлые, цвета спелой пшеницы волосы, заплетенные в длинную, слегка растрепанную после сна косу, хрупкие, покатые плечи. Но сейчас в этих глазах горел не привычный испуг или покорность, а холодный, собранный, изучающий огонь.