Проданная - Лика Семенова Страница 20

Я молчала. Ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Мне нечего было им сказать. То, что я могла сказать, никого не интересовало. В голове билась лишь одна единственная надежда на то, что Гаар удастся найти управляющего, и он положит конец этому кошмару. Если захочет помочь. Если имеет на это право. Я каждое мгновение ждала, что откроется дверь. Но она не открывалась.

Меня подняли. Та, что красила меня, взяла кисточку, окунула в алый и принялась старательно обводить и закрашивать мои соски. Я отшатнулась, но она лишь приблизилась и совершенно невозмутимо продолжила.

Я была близка к панике. Грудь ходила ходуном, конечности заледенели. Мне не спастись. Мой вид не позволял усомниться, в каком качестве меня представят. В качестве шлюхи — не прислуги. В груди разливалась стужа. Как же я жалела, что вчера Квинт Мателлин выгнал меня. Пусть бы все случилось с ним. Только с ним. А теперь…

В довершение кошмара на мои бедра лег плоский пояс из колец аргедина — моя единственная одежда.

Рабыни закончили работу, долговязая вновь придирчиво оглядела меня и кивнула.

Не помню, как мы шли по коридорам. Я опустила голову так низко, как могла, занавесилась волосами. Но путь оказался слишком коротким. Мы остановились, меня просто втолкнули в дверь, и я почувствовала, как на шее защелкнулся ошейник.

Глава 10

В приемной у двери стояли два раба. Голые, как и я, с выкрашенными алым сосками. Из покоев доносилась тягучая музыка, крики, смех. Один из рабов взялся за цепь ошейника, вынуждая меня идти. Я не чувствовала собственного тела. Страх пробирал так, что я готова была обмочиться. Мы вошли в просторные полутемные покои, и раб склонился в поклоне.

Я должна была сделать то же самое, но остолбенела, не в силах пошевелиться. Хотела умереть на месте.

Прямо посреди зала на невысоком подиуме на четвереньках стояла стриженая полукровка, из домашних, в которую раб-вальдорец, стоящий на полу, с остервенением вгонял огромный, как дубина, член. Рабыня истошно вскрикивала от каждого толчка, отвисшая острая, как конусы, грудь, нещадно раскачивалась. Огромные руки вальдорца с проступившими венами впились в ее бедра мертвой хваткой. Наверняка до синяков. Оба были покрыты испариной, в воздухе разливался ни с чем не сравнимый запах похоти, и разносились громкие влажные шлепки.

— Дерни ее за волосы, она совсем перестала орать.

Я не видела, кто это сказал. Не хотела видеть. Лишь наблюдала, не в силах оторваться, как вальдорец, не прекращая методичных движений, вытянул руку, схватил несчастную за прядь на затылке и рванул так, что в самый потолок сорвался пронзительный визг. Рабыня привстала, вцепилась пальцами в его руку и выла, закатывая глаза и подскакивая от мощных толчков. Вой методично прерывался, будто ее били под дых.

Ведший меня раб, видимо, получив какой-то знак, дернул цепь и потащил вглубь.

Невий развалился в кресле, широко расставив ноги, чтобы стоящей перед ним на коленях наложнице было удобнее обсасывать вздыбленный член, торчащий из-под спущенных шелковых штанов. Он лишь удерживал рукой ее длинные волосы, чтобы видеть лицо. Порой сжимал челюсть и цедил выдох сквозь зубы.

Меня подтолкнули к самому подлокотнику его кресла. Раб завел мои руки за спину, давая понять, где я их должна держать. Выродок тяжело дышал, облизывал губы, тянул волосы наложницы, насаживая ее глубже на свой орган. Другой рукой он нашарил мою грудь и вцепился в сосок, зажимая между пальцами.

Я не могла пошевелиться. Задеревенела, онемела. Будто меня выпотрошили и набили синтетическим волокном, как куклу. Я хотела проснуться, обнаружить врача, который скажет, что я просто упала и ударилась головой. Размозжила череп.

Я отвернулась, но увидела развалившегося в соседнем кресле толстяка с длинными рыжеватыми волосами. Без сомнения, тоже высокородный, но неожиданно уродливый. С круглым невыразительным лицом и толстыми красными губами, к которым он прижимал такую же красную сигарету. Перед ним выгибалась еще одна наложница — очередная верийка с довольно чистой кожей. Я смотрела на ее движения — и шевелились волосы на голове. Она была накачана седонином. Под завязку. Глаза заволокло пеленой похоти. Она оседлала коленку толстяка и терлась промежностью, исторгая из горла глубокие протяжные стоны, от которых все внутри сжималось. Как безумная самка, которую ведут дикие инстинкты. Ее рука ловко скользила по члену толстяка. Видно, получив знак одобрения, она вскочила, повернулась к нему спиной и, закатывая глаза, села на член. Неистово скакала, яростно помогая себе рукой, открывала рот, запрокидывала голову. А я не могла оторвать взгляд от ее лица. В нем не осталась ничего человеческого. Ее просто выворачивало, будто все пороки вселились разом и раздирали изнутри. Толстяк вцепился в ее грудь, и я увидела длинные крашеные красным ногти, в тон его одеждам. Меня едва не вывернуло. Пухлые, почти женские руки.

Невий тоже не сводил с них глаз, лишь еще сильнее сжимал пальцы на моей груди, когда был близок к разрядке. Наконец, потянул так сильно, что глаза защипало от слез. Наложница замерла, заглатывая как можно глубже, он вцепился руками в подлокотники кресла и запрокинул голову. Наложница отползла и села на коленях на аассинский ковер. Расставила ноги, сцепила руки за спиной, низко склонила голову. Она точно знала, как себя вести.

Верийка скакала так яростно, что и она, и толстяк очень скоро пришли к финалу. Она слезла, но была совершенно не удовлетворена. Села на низкий столик и продолжила руками, не замечая ничего вокруг. Толстяк подался вперед, засунул в нее несколько пальцев, и она подавалась навстречу, закатывая глаза. Рабы за их спинами все еще продолжали. Обессилевшая полукровка прижималась к подиуму щекой и уже молчала.

Я видела многое. Нас беззастенчиво раздевали, ощупывали, осматривали. Нас покупали, продавали, дарили. Нас могли наказать, принудить. Но то, что я видела сейчас, просто не укладывалось в голове. Я стояла совершенно голая, с ошейником на шее посреди этого немыслимого кошмара, и