В самом Сердце Стужи. Том II - Александр Якубович Страница 29

Едва я опустил руку, пара моих бойцов деловито двинулась к стоящему все это время на коленях Легеру. Мужчина не сопротивлялся, не дергался, не умолял. Его взгляд уже покинула жизнь, он даже не посмотрел на свою жену, которая сейчас сидела на холодной земле и обливалась слезами. То ли от горя, что ей придется влачить жалкое существование изгнанницы, то ли от счастья, что она осталась жива и даже свободна. Если честно, на судьбу этой женщины и ее детей мне было плевать. Сейчас я отвечал за намного большее число жизней.

Легера поставили на короткую колодку и накинули на шею петлю. Подтянули, проверили, хорошо ли держится веревка. Этот вопрос мы тоже обсуждали с Арчибальдом. Все нужно сделать быстро и четко, без проволочек и ошибок, так что он выбрал для этого наиболее надежных парней.

Когда я увидел, что все готово, я опять поднял руку. Набрав в грудь побольше воздуха, под нескончаемое улюлюканье толпы, я прокричал:

— Исполнить приговор!

В этот момент мои бойцы синхронно вытолкнули колодку из-под ног Легера и бургомистр повис в петле, едва-едва цепляя носками сапог деревянный помост. Связанные за спиной руки не позволяли бывшему бургомистру схватиться за веревку или попытаться дотянуться до перекладины, так что единственное, что ему оставалось — в агонии дергать ногами, тщетно пытаясь найти точку опоры.

Наблюдая за этим предсмертным танцем, толпа стихла. Я же стоял и смотрел перед собой, никак не реагируя на то, что происходило буквально в трех метрах от меня.

Легер же начал хрипеть, брызгать слюной и дергаться еще сильнее. Как бы не был сломлен этот мужчина, смерть от удушья или утопления одна из самых мучительных, а сейчас он именно задыхался. И он должен был умирать достаточно долго для того, чтобы все присутствующие хорошо рассмотрели казнь.

Кнут и пряник.

Разделяй и властвуй.

Левой рукой бьешь — правой даешь.

И еще тысяча и одна присказка, подходящая для этой ситуации.

Сначала я пощадил его жену и детей, посеяв семена сомнений в головах тех, кого Легер мог за это продать.

А теперь я показывал, что будет с теми, кто нарушит закон.

Эрен все спрашивала меня о том, почему я не хочу вздернуть Легера на воротах, как это всегда и делается. Просто привязывается веревка к створу или решетке, а преступник сталкивается со стены на потеху публике. Быстро, эффективно, меньше хлопот и не надо ничего строить.

Вот только от рывка может сломаться шея или человек может потерять сознание. Это считай быстрая и милосердная смерть.

Я же почти что воссоздал помост в стиле Дикого Запада, когда преступников вешали буквально в пяти сантиметрах над землей. Чтобы их сапоги цепляли грунт. Такая смерть страшнее, и намного показательнее для зрителей.

Если уж мне приходится казнить человека, я должен выжать из этой казни максимум. Потому что выносить смертные приговоры налево и направо я во время своего правления не планирую.

Как только Легер затих, я развернулся и пошел обратно в сторону замка, даже не дожидаясь сопровождения. Приговор исполнен, труп бывшего бургомистра останется болтаться в петле до рассвета, а его семью выведет за стены города лично Арчибальд. Конфискацией также займется мой первый зам — там нужны просто грузчики. Свободных помещений у нас хватало, так что я просто приказал вынести абсолютно весь дом и контору Легера в замок, до последнего гвоздя. А потом — взорвать все полы, отодрать со стен все деревянные панели, если они там были, даже снять люстры и подсвечники. Все должно быть конфисковано и перемещено в замок. Уже после с этим добром будем разбираться все вместе.

Я не помнил, как оказался в покоях. Как сбросил плащ, как стянул кольчугу, как уселся за столом, как кликнул слугу и приказал принести вина. Не помнил, как налил в кубок, а потом заметил, что солнце еще высоко, а ведь я не пью до захода солнца.

Вино пришлось отставить в сторону, а сам я сделал глубокий и тяжелый вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Где-то на границе сознания я все еще слышал, как скребутся носки сапог Легера о грубый деревянный помост. Как хрипит бывший бургомистр, как тихо подвывает его жена. Как кричит толпа, а после — недоуменно замирает и молча наблюдает за тем, как казнокрад расплачивается за свои преступления.

Я слышал предсмертные хрипы.

Я смотрел в глаза убитым мною.

Я закрывал веки погибшим, прерывая их остекленевший в бесконечности взгляд.

Все это было другое, все это было иначе.

На поле боя ты ярче чувствуешь жизнь. Горячая кровь, адреналин, риск. Или ты — или тебя. Ты сражаешься, побеждаешь, встречаешь новый день. Там все ясно и все понятно, правила оглашены и не меняются по ходу игры.

Тут же все было иначе. Я чувствовал себя грязным. Липким. Я привык, что мой враг — борется, а не бессильно дергается в петле. За год жизни здесь я привык думать, что у любого моего противника был хотя бы призрачный шанс выжить.

Сегодня же я ничем не рисковал, ничем не жертвовал. Я просто приказал и из-под ног Легера выбили колодку. И в этот момент все внутри меня промерзло, словно сама зима прокралась внутрь моей души и выхолодила то, что делало меня человеком.

Я бы мог сбросить его со стены с петлей на шее, и все бы закончилось много быстрее, но я приказал собрать этот помост. Даже указал точные размеры.

Но я хотел, чтобы эту липкую, мерзкую смерть почувствовали все жители Херцкальта. Чтобы все они увидели, как выглядит наказание в исполнении барона Гросса. Что платить придется до последней секунды.

Я не заметил, как в спальню вошла Эрен, просто сидел и смотрел на наполненный кубок, к которому так и не прикоснулся.

Моя жена не присутствовала на казни — нечего было делать молодой девушке на помосте рядом со мной.

— Милорд?..

Голос Эрен разорвал тишину комнаты, но я ей ничего не ответил. Просто продолжил смотреть на кубок, вино, кувшин. Куда угодно, только не на нее. Как будто бы я был сейчас слишком слаб и жалок для того, чтобы общаться с этой женщиной.

— Что с вами, Виктор? — вкрадчиво спросила Эрен.

Ее голос был совсем близко, прямо над моим ухом. Она стояла рядом со мной, но не касалась. Просто наблюдала.

— Я убил многих, — наконец-то сказал я, едва шевеля губами и водя пальцем по столу, — в бою ты убиваешь, чтобы