В самом Сердце Стужи. Том II - Александр Якубович Страница 30

— Это бремя власти. Вы лорд Херцкальта и вы обязаны исполнять законы королевства, — справедливо заметила моя жена.

Как всегда, Эрен оказалась права. Ее ответ был таким здравым, таким зрелым, хоть она была так молода, почти на десяток лет моложе меня. Да, казнить Легера было моей обязанностью, но как я выбрал пощадить его семью, так и выбрал стоять и слушать, как преступник бьется в агонии. Потому что моя власть была еще слишком слаба, чтобы выбирать легкие пути.

— Я сделал послание купцам и мастеровым, — тихо продолжил я. — Посмотрим, что из этого выйдет…

— Не думайте сейчас о делах, это подождет, — ответила Эрен.

После этого я почувствовал, как на мою голову легли тонкие ладони жены. Подчиняясь ее движениям, я наклонился на бок и прижался виском к животу девушки, а она стояла и нежно поглаживала мои промокшие от снега волосы, гладила по щеке и плечам, словно пыталась утешить.

Мои руки сами скользнули по талии Эрен и я обнял ее в ответ, прижал к себе, словно пытаясь украсть побольше ее тепла, чтобы снова почувствовать себя живым.

Я не знаю, как она поняла тяжесть груза, что легла на меня в этот день, но я был благодарен ей за ее молчаливое участие, за то, что она изгнала своим теплом этот внутренний холод. Ведь только ощутив легкие касания ее рук, я снова почувствовал себя живым, почувствовал, что я сижу в покоях в замке, а не болтаюсь в петле на том самом помосте.

Глава 11

Эрен

Последующие после казни бургомистра дни прошли в хлопотах, и мы не говорили о том, что случилось в спальне, хотя мне казалось, что жар от ладоней супруга на моей талии не покидал мое тело еще несколько дней. Барон был все так же сдержан и вежлив, держал дистанцию и единственное, что переменилось в нем — он стал иногда мне улыбаться. Искренне, без иронии или насмешки, как улыбаются близкому другу.

По настоянию мужа, мы переписали все ценное имущество из дома семьи Легеров, после чего дружинники рассортировали его по видам и назначению. Одних только гобеленов набралось несколько больших сундуков, а была еще серебряная посуда, готовая одежда, отрезы дорогой ткани, подсвечники, восковые свечи и еще уйма различной утвари. По моим прикидкам, стоило все это добро не меньше восьмидесяти серебряных фунтов или около полутора тысяч серебряных монет.

Кроме имущества Арчибальд отдельно принес два ларца с наличными деньгами, в которых лежала тысяча монет, стопку спрятанных в подполе документов — это были долговые расписки, по которым Легер мог истребовать еще в сумме триста серебряных монет — и один клад, прикопанный в погребе. Там обнаружилось уже не серебро, а золото и прочие ценности. Были там украшения, десяток золотых монет королевства Фрамия, каждая из которых стоила по пять фунтов за штуку при обмене у королевских казначеев, и целая россыпь драгоценных камней. Так как сам горшок, в котором был закопан клад, выглядел старо, то этой тайник сделал, скорее всего, еще отец или дед бургомистра Легера, ведь упомянутая старшая монета фрамийцев была изъята из свободного обращения еще четверть века назад, указом предыдущего короля из-за чрезмерной активности фальшивомонетчиков.

— Эрен, ты хорошо знаешь законы Халдона, — по тону моего мужа я поняла, что он не спрашивает, а утверждает данный факт, — скажи, нам сделают налоговый перерасчет?

Я отложила в сторону перо и посмотрела на супруга, который сидел за своим столом и сейчас делал пометки на сорогском касательно изъятого добра.

— Перерасчет? — переспросила я. — Что вы имеете в виду, милорд?

— Ну, мы раскрыли хищения из королевской казны, ведь из-за Легера город недоплачивал налогов, изъяли имущество казнокрада и сейчас приводим в порядок записи за последние пять лет, — начал объяснять муж. — Если мы подадим новую информацию королевским счетоводам, не заставят ли они нас доплатить то, что украл Легер? Ведь в казне недоимка, которую захотят устранить.

— Это было бы несправедливо, — покачала я головой, — и вы всегда сможете оспорить подобное решение. Максимум, что могут потребовать от вас, милорд, это передать имущество казнокрада в управление короной. Ну кроме наличных средств. Они сразу идут в учет казны города.

— А если я не хочу его передавать? — спросил мужчина.

— Как это? — ужаснулась я. — Вы хотите присвоить себе имущество бургомистра⁈

— Я хочу оставить все деньги Легера в казне надела, — раздраженно ответил барон. — Зачем мне столько серебра? Я его что, есть буду?

— Любой живой человек склонен к стяжательству… — пробормотала я, опуская глаза.

Почему я решила, что барон захочет оставить деньги и имущество Легера себе? Потому что я бы поступила точно так же?

— Так мы можем записать это в доход нашего юрлиц… — барон запнулся на незнакомом мне слове, — мы можем перевести все это добро в казну надела?

— Так казна надела это и ваша казна, милорд, — ответила я.

Тут Виктор Гросс только покачал головой. После чего мужчина встал и, взяв в руки вощеную дощечку для письма, подошел ко мне. Этот ученический предмет появился у нас на днях, когда мой муж стал практиковаться в письме на всеобщем донском, чтобы не переводить бумагу. Рабочие записи он все еще вел на сорогском, но старался использовать только цифры, которые были схожи в обоих языках.

— Вот это общая денежная масса надела, — начал говорить Виктор, выводя на вощеной дощечке круг. — А вот это деньги, которые находятся в прямом распоряжении лорда, то есть меня.

Внутри круга появился кружок поменьше.

— Согласно законам Халдона, мы должны уплатить десятину с фактического годового дохода, — на последнем слове барон сделал ударение. — То есть с вот этого свободного остатка.

— Все так, милорд, — ответила я, внимательно глядя на дощечку.

— То есть доход это то, что остается сверх городских расходов по итогам года, правильно? — продолжил рассуждать мужчина.

— Все верно.

— Можем ли мы до осенней уплаты налогов перевести все имущество Легера в денежный эквивалент, поместить эту сумму в казну и при этом потратить ее на нужды города? Ведь это будет реальная расходная часть надела. Например, если я заложу новую мельницу или начну расширение подсечных полей? С нас же не смогут стребовать