Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская Страница 3

Церковь - очень сильная и могущественная организация, чтобы с ней спорить, а уж противостоять ей - и думать нечего. Нас много, и мы слуги Господни, его карающая и милующая длань. Чаще всего карающая.

Я из единственного Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтобы сетовать на это? Всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле. А уж по собственному ли разумению или по принуждению... Для своего успокоения можем считать, что по собственному. Но если ты не выполнил задание - 'урок Господа' - то упокой Он душу - в данном случае - твою. Amen.

Упокаивая грешника, мы берем его прегрешения на себя, душу его очищаем и в Рай отправляем. Дальше нам их в свою очередь мать настоятельница отпускает. А уж ей кто? Епископ, не менее. Иначе столько грехов простому священнику нипочем, не списать и за десяток лет. Вот какие люди-то грешные, или точнее - стольких пришлось положить во имя истиной Веры.

Уже в купальнях, сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву и, ожесточенно оттирая спину от недельной грязи и пота, по привычке стала припомнить - какие заповеди и положения устава успела нарушить. Первое правило - позаботься о коне, потом - об оружии, затем - о душе, а уж после всего - о бренном теле. У меня, похоже, все наоборот вышло. Хотя коня увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Душа? Душа все же была после коня, праздничный молебен-то я отстояла на коленях, а пол в монастырском храме, для общего сведения - не пуховая перина. А вот потом как раз вышла забота о теле. Я звонко пошлепала себя по мокрым плечам. Ну а оружие... Ладно, под дождь я не попадала, значит будем считать, что не заржавело. Хотя у нас в обители двухдневную епитимью я бы уже схлопотала.

Слегка обсохнув и переодевшись в выданную чистую рясу, я решительно направилась на поиски трапезной. Есть хотелось зверски. А если выразиться точнее - жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник - мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению, вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка от неожиданности рот раскрыл и уставился на меня с изумлением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.

- Ну, веди, веди. Не стой подорожным столбом! - поторопила я его. - Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.

Послушник припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Деревянные подошвы его сандалий были невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом шаге. Тем не менее, мы быстро добрались до места.

Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.

Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: 'Вам сюда...' - и унесся куда-то в глубь помещения. Я уселась меж двумя широкоплечими братьями, словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, но здесь все братья как на подбор - один здоровее другого. Хотя чего это я удивляюсь, Орден Варфоломея Карающего - основной кулак Церкви и слуги в нем подобрались соответствующие. Хотя и мы в женском боевом ордене тоже не слабенькие. Я могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Но эти!..

Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, не удержалась и воскликнула:

- Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!

В миске была каша на сале! Во время поста! А впрочем ... Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, кстати, так в крепости веры послушниц проверяли. Подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в Суровую Неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Так многие попадались. А потом, ой мама!.. Поэтому наученная опытом, не своим правда, я покрутила головой туда-сюда. Глядь, они все недозволенное в пост едят. Уж и ложку почти до рта донесла, но нет, не могу я так. Одна была бы, или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала. А здесь, ну словно перст Божий поперек горла! Сижу, устав соблюдаю. Вот, мол, какая я правильная. Сцепила зубы покрепче и терплю. Зря конечно, но все же. У меня там, в сумах лепешки припрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. Хоть и хиленькая это замена каше, но тоже еда.

Трапеза подходила к концу, а я, пожевав хлеба и выпив кружку воды, глазела по сторонам. Братья вычищали миски до блеска. Когда все поднялись, за моей спиной, как по волшебству, возник послушник, который привел меня сюда.

- Его преосвященство ожидают у себя... - он с любопытством вытянул шею, заметив мою нетронутую кашу, затем резко развернулся и, петляя между братьями словно заяц, помчался прочь. Чтобы не отстать от него, мне пришлось поспешать. И что за манера носиться как ошпаренному?! Ишь, как торопится. Никак, мальчик на побегушках. У нас с поручениями так только самые младшие послушницы бегают.

Дверь в кабинет епископа внешне ничем не отличалась от остальных, разве что до нее пришлось долго топать узкими извилистыми коридорами. Любой орденский монастырь - это осадная крепость, где оборону можно выдержать не один год. Однако если враг и сумеет ворваться даже во внутренний двор, все равно увязнет в боях в этих