Свадебное путешествие (СИ) - Крыжановская Елена Владимировна "Зелена Крыж" Страница 37

— Ненавижу тебя! — ругался из-за двери Розанчик. — И все твои фокусы дурацкие ненавижу! Чтоб ты провалился со своим "я скоро вернусь".

Он на секунду открыл дверь и швырнул Гиацинту ключи:

— На! Это твои, от 64-го. Возьми и убирайся!

Граф поднял ключи и изящно, согнутым пальцем постучал в дверь:

— И долго ваша милость изволит сердиться?

Ему ответил голос Джордано:

— Как минимум до ужина. Извини, пожалуйста, он не со зла…

В дверь с размаху грохнуло что-то тяжёлое, перебив объяснения.

— Ага, — кивнул Гиацинт. — Прелестно!

Уходя, он слышал спорящие голоса обоих друзей.

Джордано был прав: паж злился до ужина и вообще весь вечер никого не хотел видеть. А наутро сам явился в апартаменты семьи Ориенталь в поисках примирения.

— Заходи, — граф не выказал ни малейшего удивления.

Они прошли в кабинет, где полированный письменный стол со старинным чернильным прибором и высокое кожаное кресло очень располагали к серьёзной беседе. Розанчик шмыгнул носом, изображая глубокое раскаяние:

— Я это… вчера… в общем, я…

Гиацинт спокойно продолжил его мысль:

— Ты боишься, что я после вчерашнего вышвырну тебя с корабля, и ты с нами никуда не поедешь. И ты прикидываешь: захочу я от тебя избавиться ещё в порту или уже когда мы выйдем в море.

— Конечно… — Розанчик быстро глянул на друга исподлобья. — Ты это можешь… На корабле ты — царь и бог…

— Не подлизывайся. — Гиацинт сдержал усмешку: — Ты уже достаточно убедительно изобразил кающегося грешника. Короче, шевалье де Розан, я подумаю над вашим предложением о восстановлении мира. — И добавил другим тоном: — Ты очень разозлился, когда мы уехали?

— Ага! — весело кивнул Розанчик, соображая, что он более чем прощён. Подпрыгнул и уселся на подоконник. Покачивая ногой, паж рассматривал роскошный кабинет.

— А почему у меня в номере нет такой комнаты?

— Не заслужил, наверное. — Гиацинт так же, боком, сидел на ручке кресла. Внимание Розанчика привлёк тяжёлый бронзовый прибор на столе.

— Солидная штука… — с видом знатока изрёк паж.

На зелёной мраморной плите стола стояла резная чернильница, стаканчик для перьев и круглая, похожая на перечницу коробочка с песком — вместо промокашки, чтобы чернила на письме быстрее сохли. Всё это из тёмной благородной бронзы. Рядом на столе стоял массивный канделябр с резьбой в том же стиле. Весь прибор очень гармонировал с чеканной рукояткой небольшого пистолета, лежавшего сбоку от чернильницы.

Розанчик пошарил в кармане камзола.

— Вот здесь чего не хватает! — он выставил на зелёное мраморное поле свою древнюю бронзовую химеру.

Она действительно неплохо вписывалась в ансамбль. Хотя, надо сказать, за последнее время в наружности "Флорес" произошли ощутимые перемены. Во-первых, благодаря доброте синьоры Далии, мамы Джордано, химера теперь таращилась на мир обоими глазами. Синьора пожертвовала ей красную бусину из своего кораллового ожерелья. Правда, левому глазу (коралловому) стукнуло от силы лет сорок, а правому (выточенному из красного карналита) — более двух тысяч, но ни Розанчика, ни тем более, Флорес это не смущало. К тому же, среди бронзовых письменных принадлежностей середины XIX века, статуэтка химеры, где-то пятого века до нашей эры, смотрелась более новой. Её бока светлели свежей бронзой, благодаря неусыпной заботе Розанчика.

Найдя, что стиль бронзовых безделушек имеет некоторый диссонанс в пользу Флорес, Розанчик забрал свою любимицу со стола и случайно задел при этом рукоять пистолета. Его глаза загорелись.

— Ух ты! Кака-ая штука! — нараспев произнёс он. — Я его даже не сразу заметил!

"Именно поэтому, я его сюда и положил," — мысленно хмыкнул Гиацинт, наблюдая за действиями пажа.

Вчера они с Наталом после ужина посетили оружейную лавку в соседнем квартале. Им приглянулась парочка пистолетов, сделанных по образцу старых французских мушкетов с узорными ручками, которые единственные среди прочего разнообразного железа, лежали в футляре.

В лавке было полно и холодного и огнестрельного оружия на любой вкус. Но эти два дуэльных пистолета продавались только вместе, были небольшими, в меру лёгкими, с удобными рукоятками (прирастающими, когда нужно к ладоням) с простыми замками и к тому же, украшены прекрасной резьбой. Хозяин утверждал, что оружие это выполнено знаменитым Физалисом Франшетти,[1] последователем великого флорентийца Бенвенутто Челлини.

Это обстоятельство тоже пришлось кстати. Родным для отвода глаз можно сказать, что купили, мол, как антиквариат: понравились очень. Хотя стреляет "антиквариат" не хуже револьверов Кольта, которые тоже были в магазине.

Именно "декоративную" версию Гиацинт и собирался сказать Розанчику, если бы вслед за восторгом посыпались и вопросы. Но паж, если и удивился сначала, моментально забыл об этом, поглощённый красотой оружия.

— А это настоящий? — он нежно поглаживал корпус пистолета кончиками пальцев.

— Да. И даже заряжен, лучше не трогай, — предупредил граф.

— Старинный… — с уважением вздохнул Розанчик. — Из него можно стрелять по-настоящему?

— Можно. Но лучше не надо.

"Главное, чтобы не спросил, как он заряжается, а то придётся признаться, что стреляет эта штука вполне современно, обычными пистолетными пулями, без набора съёмных кремней, отдельной пороховницы, шомпола и всего, что ему полагается по внешнему виду. — Гиацинт полузакрыв глаза безразлично следил за восторгом юного пажа. — Слава, Богу, оставил, наконец-то".

Розанчик осторожно опустил пистолет обратно на стол.

— Слушай, я чего сказать хотел, кроме извинений. Пойдёмте, погуляем, я вам город покажу. Мы ведь здесь жили целую неделю, пока ждали вас с Виолой. Твои, ведь, в театр поехали, да?

Гиацинт усмехнулся:

— "Мои"… Да, у них сейчас репетиция, а вечером спектакль.

— Какой?

— "Райский Сад". Это пьеса одной австралийской писательницы, мадам Бугенвиллеи.[2] Мы видели с тобой, как они репетировали этот спектакль. Помнишь?

— Это в тот день? Когда ездили за ядом? Помню. Мы пойдём вечером?

Граф качнул головой:

— Думаю, нет. Вообще-то, как хочешь.

Розанчик насмешливо прищурился:

— Опять "тоска зелёная"?

— Да я эту пьесу почти не знаю. Она такая… эпическая, белым стихом, как у Шекспира.

— Бр-р… — поёжился Розанчик. — Пусть мадам маркиза едет, если хочет. Я — "пас"![3]

Гиацинт засмеялся:

— Всё с тобой ясно. А насчёт города, мы сейчас соберёмся. Виола, кстати, ещё спит.

Розанчик удивлённо раскрыл глаза:

— Так десять часов уже!

— Ну и что. Пусть отдохнёт человек. Мы вчера очень рано встали, ехали полдня, потом здесь мотались по городу…

— Без меня! — вставил Розанчик и вздохнул: — Хорошо, когда вы будете готовы?

— Через полчаса встречаемся во дворе… нет, лучше здесь, — перебил сам себя Гиацинт, сообразив, что по одному на улице появляться пока не стоит. Даже во дворе гостиницы.

Проводив Розанчика, он вернулся в спальню. Виола давно уже проснулась и рассеянно перебирала кружева на тончайших простынях.

— Как спала моя королева? — поклонился ей Гиацинт.

Она обвела взглядом белый потолок "люкса" с позолоченной лепкой, остановилась на кружевном пологе и вздохнула:

— Хорошо…

— Не верю.

Она стукнула кулаком по воздушной перине:

— Надоело мне всё это! Не могу больше видеть эти рюшки и кружева. — Изображая капризную девочку, она шутя заколотила руками и ногами по постели: — В каюту хочу-у! Где холодно, где жёсткий диван, вставать в пять утра и сразу ледяной солёный ветер в лицо!

Гиацинт в притворном ужасе отшатнулся и всплеснул руками:

— Господи! Заразилась!! Да у неё придворная лихорадка! А при такой болезни постельный режим жутко вреден, — он взял со стула голубое шёлковое платье и бросил в жену: — Одевайся! — И мягко добавил вполголоса: — Через пару дней всё закончится…