Ложные надежды (СИ) - "Нельма" Страница 49

Дура ты, Маша. Дура, ой дура!

Давно следовало собрать свои вещи и скрыться из столицы под покровом ночи. Сбежать куда-нибудь в Сибирь, на Дальний Восток, осесть в любом маленьком городке и опять попытаться начать свою жизнь с нуля. Потому что не только в одной с ним квартире, но даже в одном городе — это постоянное хождение по раскачивающемуся над пропастью канату. Я заранее знаю, что упаду.

Гулкие шаги Кирилла по коридору заставляют меня подскочить на ноги так резко, что приходится схватиться за мягкое изголовье кровати, чтобы не упасть от внезапно острого головокружения. Но он и не думает меня поторапливать, лишь постоянно перемещается где-то совсем поблизости, так и не попадаясь мне на глаза. Поэтому, отогнав от себя остатки сна настолько ледяной водой, что покраснели и зачесались пальцы, я сама иду искать его.

Мы находим друг друга синхронно и слаженно, сталкиваясь в дверном проёме между кухней и коридором. Соединяемся телами с такой силой и скоростью, что меня по инерции отшвыривает назад, и только вмиг оказавшаяся на пояснице ладонь останавливает от комичного падения прямо на пол.

В другой его руке — кружка. А по моей белой рабочей блузке расплывается огромное и уродливое кофейное пятно.

Зайцев бесцеремонно отодвигает меня в сторону и просто уходит, пока я балансирую между огорчением и раздражением, оттягиваю мокрую ткань, неприятно прилипающую к телу и подбираю наиболее подходящие эпитеты к этой ситуации.

— Держи, — он возвращается быстрее, чем я успеваю выйти из оцепенения и трезво оценить происходящее. Протягивает мне белую рубашку, судя по размеру принадлежащую ему самому. — Пока пятно свежее, его ещё отстирает машинка.

— Спасибо, — растерянно бормочу и принимаю рубашку из его рук. И тут же быстро разворачиваюсь и скрываюсь за ближайшей дверью, ведущей в ванную, чтобы не видеть изумление на его лице.

Я точно знаю, что это второе «спасибо», когда-либо сказанное ему. Первое и до недавнего времени единственное вылетело из меня, когда он вернул мне цепочку с крестиком мамы. И больше никогда, ни при каких условиях… почему — сама не могла объяснить. Наверное, меня просто жгла калёным железом сама возможность быть ему за что-то благодарной.

— Не слишком ли вызывающе это будет выглядеть около общаги? — не могу сдержать недоумения, когда на парковке он направляется уверенным шагом не к чёрной Ауди, на которой забирал меня из офиса, а к своему пафосному Порше Панамера цвета синий металлик. Даже в Москве таких машин не настолько много, чтобы проехаться около нищенского общежития и не привлечь к себе лишнее внимание.

— Предпочитаю ездить на своих машинах, а не принадлежащих компании отца, — довод Кирилла кажется вполне обоснованным, но я всё равно притормаживаю и мнусь, прежде чем сесть внутрь его машины.

— Разве у тебя нет другой машины?

— Кашкай у Глеба. Ту я разбил, — он ухмыляется, заранее предупреждая все возможные саркастичные комментарии. Мне же вовсе не хочется что-то говорить, как не хочется вспоминать и нашу встречу четырехлетней давности.

У меня и без того вечера достаточно длинный список причин для ненависти к нему.

По пути меня немного укачивает и снова начинает неумолимо клонить в сон. Пощипываю себя за запястье и жалею, что кофе оказался на моей блузке, а не внутри меня — возможно, так стало бы легче взбодриться, тем более в преддверии ещё одного очень тяжёлого дня. Объёмы работы меня не пугают, а вот постоянное присутствие рядом Зайцева — очень. Мне начинает казаться, что он методично и хитроумно подкрадывается всё ближе, смыкается вокруг меня умело расставленной ловушкой и тянет за собой на самое дно, прямиком в преисподнюю.

Ну почему именно я, Кирилл? Что ты от меня хочешь?

Когда мы останавливаемся у общежития, действительно уже светает. Небо подкрашивается в мутный оранжевый оттенок, словно кто-то щедро плеснул белила в цветную гуашь, и я ловлю себя на мысли, что безумно хочу смыть с себя этот бракованный рассвет, фальшивую ночь и все-все чувства, вводящие в заблуждение.

Я растеряна и подавлена. Я заблудилась, увязла, утонула, и не знаю, смогу ли спастись.

Наверное, из-за этой давящей на голову сонливости, из-за давящей на сердце тоски, из-за давящих на глаза острых лучей вновь выглянувшего солнца я не сразу замечаю сидящего на скамейке человека. Обращаю внимание лишь в тот момент, когда мощная фигура целенаправленно движется именно ко мне, источая смутно знакомый запах злости.

— А я уж подумал, что ты вообще не появишься, — Паша с ходу врывается в моё личное пространство, подходя слишком близко. Примерно на пару сотен километров ближе, чем я хотела бы его видеть.

Отступаю на шаг назад, не обращая внимание на полный укора взгляд, что он посылает мне вместе с самоуверенной улыбкой.

— Что ты здесь забыл? — голос подводит меня и срывается на яростный рык, за которым прячется дрожащая от страха маленькая девочка. Та, которая ошалелыми от боли глазами жалась к холодной стене, забившись в самый угол кровати, и пыталась сдержать рвотный позыв от вида собственной крови, обильно размазанной по простыне и прикрывающей проступающие на бёдрах синяки. Та, которая уверенно отказывала одному за другим хорошим парням, чтобы уберечь их от разбитого лица или сломанных конечностей. Та, которая закрывалась в комнате с ножом в руках, только услышав гвалт мужских голосов вместе со звуком открывающейся входной двери.

Паша опасен. Паша бывает неадекватен. И Паша никогда не должен был найти меня — даже бабушке я не сообщала ни где учусь, ни свою новую фамилию.

Но он — здесь. А у меня по коже такой мороз, что зубы начинают клацать друг о друга.

— Я о тебе волновался, вообще-то. А ты что, решила ото всех спрятаться, Маша… как там тебя теперь? Соболева? — он хмыкает, презрительно морщится и пытается схватить меня за локоть, который я успеваю вырвать в последний момент, не просто отшатнувшись — отпрыгнув от него на достаточно большое расстояние.

— Иди нахуй, Паша! — в сердцах бросаю я, хотя и понимаю, что делаю этим только хуже. Перегаром от него не пахнет, но настроение явно оставляет желать лучшего, тем более ждал он меня, по-видимому, всю ночь.

И прежде, чем я успеваю испугаться ещё сильнее, вспомнив о том, где была ночью и с кем сюда приехала, Паша уже поворачивает голову на громкий писк включённой у машины сигнализации. Его лицо вытягивается и почему-то бледнеет при виде вальяжно направляющегося к нам Кирилла, потом взгляд снова падает на меня и щёки наливаются алым.

Под распахнувшимися полами моего плаща слишком заметна становится надетая на мне мужская рубашка, свободная и длинная.

— Что, Маш, так привыкла за сестрицей всё донашивать? Одежду, любовников? — мерзко интересуется Паша, еле заметно кивая головой в сторону Зайцева.

— А когда я с тобой спала тебя не волновал этот вопрос? — я уверяю себя, что не должна его бояться, точно не теперь, но всё равно делаю ещё один маленький шажок назад и с позорным нетерпением жду, когда Кирилл окажется рядом.

Хотя в голове пульсирует только одна мысль: он единственный знал обо мне всё. Он единственный мог помочь Паше меня найти.

— Какая встреча, — лениво и равнодушно бросает Кирилл, толком даже не взглянув на своего старого врага. Вряд ли для Паши могло быть что-то хуже, чем встретиться здесь именно с ним, со стороны являющим собой идеально прилизанную картинку успешного и самодостаточного мужчины.

И мне становится совсем плевать на Тырина, зато взгляд впивается в ледяную маску на лице Кирилла и пытается содрать её ко всем чертям. Мне плохо. Мне грустно. Мне истерически смешно от того, как ловко и играючи ему удаётся из раза в раз использовать меня в своих целях, добиваться желаемого, не считаясь с моими чувствами, а следом вышвыривать на помойку, где меня найдёт кто-нибудь из его подчинённых — если снова понадоблюсь.

— Да вот уж неожиданность, — цедит Паша и смачно сплёвывает себе под ноги. — У тебя видать совсем всё вяло, да, Зайцев? Если даже с таким баблом приходится ебать вот это, — он машет рукой в мою сторону и расплывается в гадкой ухмылке. — Или за деньги ты стараешься лучше, Машка?