Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби Страница 5

лечения Лана наконец слезла с иглы. Счастью Владимира не было предела: он носил женщину на руках, возил её по заграницам, твердил, как хочет от неё ребёнка. Поначалу Адалану это умиляло, после начало раздражать. Фэйн мечтала вернуть былую славу и украсить своими бёдрами разворот журнала. То и дело она листала старый американский Vogue, разглядывала своё сочное юное тело со слезами на глазах и ждала звонка от бывшего менеджера с предложением сняться в глупом ток-шоу. Она не могла жить без софитов и скандалов. Был лишь один человек, который восторгался ею без косметики и ботокса, не таскал её по лечебницам, не обременял браком, давал ей свободу медленно тлеть и губить себя. Окончательно протрезвев после лечения, женщина поняла, что тоскует по Чесу. Для Ланы это было настоящим открытием. Фэйн надеялась, он был ещё жив. Ей представилось, что он лежит в своей палате в той же больнице, снова принимает лекарства и выглядит таким послушным умничкой, что замирает сердце. Его недогадливое безразличие было лучшей в нём чертой. И снова хочется сбежать с ним в город и показать ему мир, но на этот раз унести из лечебницы побольше таблеток. Она и предположить не могла, что паренёк мог настолько запасть ей в душу. Она знала одно: если после их воссоединения его состояние ухудшится, или он снова начнёт срываться на неё, или даже если от его рук она погибнет, Лана не пожалеет, если вернётся к Чарли.

После долгих раздумий Золушка решила бежать из дворца. Адалана думала поступить гуманно и оставить Владимиру записку с извинениями, но написать её забыла. Она сразу поехала в аэропорт, купила билет в Лондон и, сев в самолёт, вмиг позабыла и о Владимире, и о России.

А что же Владимир? С ним было сложнее. Владимир Дивановский как истинный русский человек любил слишком сильно и страстно, чтобы забыть, так что через месяц-другой после бесплодных попыток найти Адалану он ушёл в запой, а потом и повесился у себя в спальне, оставив дочери в наследство бесчисленные душевные раны и одну горькую, тяжёлую судьбу сироты.

II

Бедная Ирочка Дивановская вконец истерзала свою юную восемнадцатилетнюю душу слезами и воплями, когда вынимала из петли тело отца. Она могла позвонить в полицию или в любые другие органы, которые позаботились бы о Владимире вместо неё. Но Ира, благодарная и преданная дочь, решила отныне нести этот крест сама. Поэтому она одна, без помощи, срезала верёвку, подобрала рухнувшее на паркет тело и на хрупких девичьих плечах дотащила его до кровати.

Разумеется, когда прибыла полиция, к Ире возникло много вопросов: почему она сняла тело отца собственноручно? Почему не вызвала полицию сразу? А не она ли повесила Дивановского, впоследствии инсценировав его самоубийство? Но вопросы вмиг отпали, как только блюстители порядка хорошенько всмотрелись в её огромные испуганные глаза: у девочки явно был шок. Тогда с ней уже начали вести беседу органы опеки.

— Я не отдам вам детей, — изо дня в день твердила Ирина, когда разговор заходил про детский дом. — Я настаиваю на своей эмансипации. Я смогу позаботиться о детях сама. Я и работаю, и учиться успеваю, и уже несколько лет помогала отцу присматривать за Джоанной и близнецами. Прошу, позвольте взять над ними опеку.

У работников органов не было причин отказать девушке: до того умна и самостоятельна она была для столь юного возраста. И в конце концов её признали полностью дееспособной. Но возникла новая беда — непогашенные долги Адаланы перед наркоторговцами. Ирина была типичной петербурженкой: у неё находились деньги на одежду из шёлка и хлопка для ребят, на серебряные серьги и вино, были деньги на представления в студенческом театре и на замшевые осенние ботинки на шнуровке, но совсем не было денег на еду и оплату квартиры. Прятаться от бандитов было бесполезно. Ира взяла кредит в первой подвернувшейся конторе и отдала часть долга. Заняла в следующей компании — отдала бандитам. Заняла в третьей, в четвёртой, в восьмой — расплатилась окончательно. Через месяц кое-как расплатилась с первыми тремя конторами. Но она не учла, что у микрокредитных компаний жёсткие сроки и огромный процент. Когда пришло время возвращать остальные деньги, Ира не успела накопить и четверти суммы.

Деньги потихоньку кончались, зато появлялись новые знакомства. В швейном ателье обедневшая сирота сблизилась с новой коллегой. Кассандра Карась. Белокурая женщина с вечно заплаканными злыми глазами. Не старше тридцати лет, не выше ста пятидесяти сантиметров, не опытнее ребёнка в вопросах взрослого быта. «И у тебя судьба тяжёлая?» — спросила Ирина, на что Кася рассказала ей свою историю.

Жила-была в Петербурге одна миловидная, но полненькая девочка с длинными волосами цвета солнца. И была она влюблена в своего лучшего друга, что был тремя годами старше. Ему вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, а потому он мог постоять не только за себя, но и за Кассандру, над полнотой которой смеялись многие сверстники. Юноша заступался за неё и оберегал от всего злого в этом мире. Недаром его имя переводится как «защитник». Алексей — так его звали, и имя это стало для Кассандры молитвой, которую она впоследствии твердила про себя каждый раз, когда её одолевали печаль и тоска. У отца Алексея была собственная кондитерская. Ожидаемой прибыли она не приносила, но, по мнению ребят, там пеклись самые вкусные торты на свете. Большую часть времени Алексей проводил именно там, помогая папе принимать, разносить и упаковывать заказы. Кассандра частенько заглядывала туда после школы, обыкновенно в те дни, когда на продлёнке её дразнили толстушкой, и юноша, после того как выслушивал раздосадованную подругу, угощал её свежими пирожными с заварным кремом, приговаривая: «Какая же ты толстушка? Ты пышечка! Самая милая на свете». И Кассандра вмиг улыбалась и забывала, кто её дразнил и за что, и ребята до самого закрытия ели пирожные и перевязывали лентами коробки с печеньем. Кондитерская была их маленьким солнечным миром, в котором друзья чувствовали себя в безопасности.

Однако счастье их длилось недолго: Алексей поступил в Московский университет, и пришла пора прощаться с подругой. Он пообещал Касе вернуться, а Кася клялась ждать. На прощание она подарила юноше свою невинность, он с удовольствием принял сувенир. И уехал в Москву, не оставив ни телефона, ни адреса.

Кася выросла в коммунальной квартире на окраине города, где жила с родителями, бабушкой и тётей, маминой сестрой, в одной комнате. В семье обращались друг с другом довольно