Полный нокаут (ЛП) - Мади Скайла Страница 22

— И тебе надрали задницу? — удивляюсь я вслух.

Он хмурится, явно обиженный.

— Мне? Надрали мне задницу? Убирайся отсюда к чертовой матери. Я никогда не проигрывал в бою.

— А как насчет…

Он бросает в меня яичную скорлупу, и я уклоняюсь, когда она пролетает над моей головой и падает на плитку.

— Отвали, мне было шестнадцать, и в свою защиту хочу сказать, что он достал перцовый баллончик.

— Как скажешь, чувак. — Я качаю головой. — Но если Селена заставляет тебя лезть обратно в эти места, то покончи с этим. В любом случае не знаю, что ты в ней нашел.

Джексон ухмыляется мне, его зеленые глаза немного темнеют.

— Ты не видел ее обнаженной.

Я улыбаюсь. Это типичный ответ Джексона. Всегда про физическое. Не дай бог, чтобы у девушки было доброе сердце.

— Нет, думаю, что нет.

До Оливии я бы сам использовал эту фразу. Но теперь я знаю, что ценность женщины не измеряется внешним видом или формой ее тела. Она измеряется ее сердцем, ее состраданием и силой. Все эти вещи вы не можете увидеть снаружи, голым будет человек или нет.

Он разбивает еще одно яйцо, потом еще одно.

— С ней трудно быть рядом, — говорит он. — У нее сильная воля, страстная. И у нее большое сердце.

— Но?

— Но она не понимает. Не понимает, почему я такой, какой есть. — Он бросает скорлупу, с которой капает яйцо, в пластиковый пакет на прилавке. — Она не оставляет меня в покое. С ее уст срывается постоянный поток вопросов, которые я задвигал на задворки своего сознания и на которые сам еще не ответил. Люблю ли я все еще ту другую девушку? Думаю ли я все еще о ней? Стал бы я снова погружаться в эти отношения, если бы мне дали шанс?

— А ты бы стал? — спрашиваю я, сжимая кулак, готовый вбить в него немного здравого смысла, если он ответит неправильно.

Пристальный взгляд зеленых глаз Джексона падает на мое лицо.

— Не знаю. Селена — это единственное, что заставляет меня мыслить ясно. Ее чувства — это то, что мешает мне отвечать на звонки и сообщения Амелии.

— Почему?

Он расправил плечи.

— Потому что я облажался с ней. Я изменил ее… Я — это Амелия, и я не могу оставить Селену, зная, что разрушил ее ради кого-то другого. То, что я сделал с ней… То, что она позволила мне сделать с ней… Было бы несправедливо уйти.

Что-то сжимается у меня в груди, и внезапное желание защитить Селену оседает мне на плечи.

— Ты не можешь тащить ее за собой, Джекс. Если ты ее не любишь, тогда отпусти. Она поставила тебе ультиматум. Будь мужчиной и дай ей гребаный ответ.

— Я не такой, как ты, Сет. Я не могу остепениться и играть в счастливую семью. Мне нужно волнение. Мне нужен постоянный трепет, пронзающий мою грудь, иначе я перестану двигаться.

— Так это все? Вместо того, чтобы взять под контроль свою собственную жизнь, ты собираешься разрушать жизни других? — Я отодвигаю свой стул и поднимаюсь на ноги. Джексон едва заметно вздрагивает. Он один из немногих людей, которых я не могу запугать. — Ты знаешь, что ты делаешь, Джексон? Ты сидишь и дуешься, прячась за своей маской. Это не ты!

— Сет? — Голос Оливии разносится по кухне, но я игнорирую его. Джексон должен это услышать.

— Ты уже давно не был самим собой. До того, как ты встретил ее, тебя, блядь, было невозможно остановить! Ты делал то, что хотел. У тебя были мечты и амбиции. Что теперь? Ты сидишь и ждешь меня. Я живу твоей жизнью, Джекс! Я сражаюсь в тех боях, в которых ты хочешь участвовать. У меня есть слава и деньги, жена и дом. У меня есть все, чего ты хотел, и то, чего, как я утверждал, никогда не хотел я сам.

Его зеленые радужки темнеют, а пальцы так крепко сжимают стойку, что белеют.

— Правильно, придурок. Возможно, ты забыл о своих амбициях, но я нет. Я помню, каким человеком ты был. Тебе тоже нужно начать вспоминать, потому что как только я закончу сражаться с Доном, то хочу покончить и с этой пустой жизнью.

Его брови хмурятся, на лице появляется острый взгляд.

— Если ты хочешь быть на ринге, если хочешь почувствовать проволоку клетки и быть среди кричащей толпы, тогда делай это, потому что я больше не хочу. Я осуществил свою мечту и ненавижу это. — Я поворачиваюсь к Оливии и с облегчением вижу ее в черных спортивных штанах и майке. — Надень свои кроссовки. Мы собираемся на пробежку.

Ее сонные зеленые глаза расширяются.

— Пробежка? Сейчас?

Прежде чем я отвечаю, она уходит из комнаты, и я оглядываюсь на Джексона.

— Тебе нужно проснуться и решить, чего ты хочешь. — На этот раз мой голос звучит тише, когда я говорю, и Джексон отказывается смотреть на меня. — Ты счастлив с Селеной. Таким счастливым я тебя не видел долгое время. Значит это что-нибудь для тебя или нет, я не знаю, но прекрати это, если ты планируешь только тратить ее время. Селена может быть занозой в моей заднице, она может мне не нравиться, но Оливии нравится, и этого достаточно, чтобы я знал, что в глубине души она хорошая девушка и заслуживает лучшего, чем ты.

Я вылетаю из кухни и иду по коридору. Оливия ждет у двери, ее глаза теперь широко раскрыты, в них настороженность, а брови озабоченно изогнуты, но я не собираюсь углубляться в то, что произошло на кухне. В этой истории слишком много всего. Чтобы она могла понять, ей нужно узнать все об Амелии. К сожалению, Джексон — единственный, кто действительно знает эту историю.

— Значит завтрак на одного? — кричит нам вслед Джексон, и я хлопаю дверью.

***

Когда я возвращаюсь с Оливией в наши апартаменты, они пусты. На кухне чисто, а Джексона нигде не видно. В груди я чувствую то, что ощущаю не очень часто. Стыд. Мне стыдно за то, что я наехал на него, а потом ушел, но ему нужно было это услышать. Пока мы с О бегали, мы не разговаривали. Она позволила мне самостоятельно обдумать все, что произошло этим утром. Ровное дыхание, сорвавшееся с ее губ, было той поддержкой, в которой я нуждался.

— Увидимся позже, — кричит Оливия, поднимаясь по лестнице и направляясь в душ. — Повеселись.

Я закрываю дверь и иду по коридору. Засовываю руки в карманы своей черной толстовки и втягиваю плечи, наклоняя голову. Крошечная старушка в двух метрах от меня привлекает мое внимание, и я смотрю на нее из-под капюшона. Ее глаза буравят меня осуждающим взглядом, и когда прохожу мимо по пути к лифту, то улыбаюсь и киваю ей. Она отворачивается гораздо быстрее, чем я ожидал от человека ее возраста, и поспешно убирает свою карточку-ключ. Ее дверь открывается, и она бросается внутрь комнаты. Я выгибаю бровь, глядя на закрытую дверь. Для пожилой леди, которая остановилась в Вегасе, старушка слишком склонна к осуждению. Вряд ли она знала (или хотела знать), что я из тех парней, которые помогли бы ей перейти улицу или донести сумки, если бы те оказались слишком тяжелыми. Я смеюсь себе под нос.

Мелочи очень важны.

***

Я выхожу на освещенную и отполированную от заднего ряда до самой клетки арену. Если есть что-то, чего мне будет не хватать, так это ощущения всего этого. Волнения, которое вызывает во мне моя работа. В глубине живота закручивается водоворот дурных предчувствий, и это заставляет меня вернуться к своему решению бросить… Сногсшибательный секс делает это с мужчиной, ну, знаете, портит его мозг.

Действительно ли я хочу бросить? Могу ли существовать без своей страсти? Могу ли функционировать без этого? Вопросы накапливаются в глубине моего сознания — все те, что вы можете задать мне.

— Великолепна, не так ли? — спрашивает Дэррил, широко улыбаясь открытому пространству перед нами. Его голос вырывает меня из мыслей, к счастью, отвлекая от вопросов, которые заполняют мой череп и вот-вот вывалятся из моих ушей. Я иду на арену. И что более важно — к клетке. Ее толстая черная проволока посылает тепло по моему телу, и я представляю идеальную фарфоровую кожу Оливии на ее фоне.

Я киваю, кладя руки на бедра.