Маленький отель на Санторини - Юлия Валерьевна Набокова Страница 35

Туристы начинают расходиться. Русская блондинка с ярким макияжем на ломаном английском кокетливо спрашивает Стефаноса:

– А мой портрет нарисуете?

Но Стефанос с коротким «нет» отворачивается от нее, он еще опьянен моим поцелуем, в его глазах – туман.

Мы забираем оба портрета, свернув их в трубочку, и уходим. Я вижу, что к уличному художнику садится позировать скромная европейка лет сорока с короткой стрижкой, а ее подруга остается ждать в сторонке. Что ж, состязание со Стефаносом послужило ему пиаром, и сегодня он не будет сидеть без работы.

Стефанос быстро ведет меня за собой вдоль обрыва над морем, я едва успеваю за ним. Куда он так торопится? Сначала я не решаюсь спросить, потом просто не успеваю. Стефанос утягивает меня в переулок между домами, под сень цветущего розового олеандра, и, вжав в стену, страстно целует.

Поцелуй, который он возвращает мне, такой пылкий и неистовый, что у меня подгибаются колени, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть, но роняю свернутые в трубочку и перетянутые резиночкой портреты.

– Вау, – ошеломленно говорю я, когда Стефанос отстраняется.

– Я мечтал об этом с того дня, как впервые тебя увидел, – тяжело дыша, признается он.

– А мне казалось, что в первый день ты меня вообще не заметил, – дразню его я, – тебе было дело только до твоей картины и заката.

– В первую очередь, я мужчина. И только потом художник, – усмехается Стефанос и снова меня целует.

Проходящие мимо туристки замечают нас и хихикают. Я смущенно прячу лицо за цветущей розовой веткой и наступаю на что-то под ногами. Свернутые в трубочку портреты! Я о них совсем забыла! Наклонившись, поднимаю сверток, примявшийся с одной стороны, и стираю с него пыльный след. Что угодно, лишь бы не смотреть в глаза Стефаносу.

– Пройдемся вдоль кальдеры? – предлагает он, и я с облегчением киваю.

Лучше смотреть на море и пейзажи Фиры, чем на него! Наш поцелуй все изменил, и теперь я не знаю, как себя с ним вести. За кого он меня принимает? За легкомысленную русскую, ищущую приключений, пока ее жених остался в Москве? Лучше не думать об этом, а просто насладиться видами, ради которых приезжают туристы со всего мира.

Променад, идущий на высоте вдоль моря, постепенно сужается и поднимается вверх. С одной стороны возвышаются на один-два этажа жилые белые дома с крашеными синими калитками и горшками с геранями на ступеньках. С другой, вниз по скале, спускаются белые крыши отелей и ресторанов.

– Ильос, – внезапно говорит Стефанос.

Я в недоумении поворачиваюсь. Он широко улыбается и указывает на солнце у нас над головой:

– Ты хотела учить греческий. Ильос – это «солнце» по-гречески.

– Ильос, – повторяю я, катая незнакомое слово на языке, как карамельку.

Мы идем дальше, и он продолжает урок, называя все вокруг:

– Таласса – «море». Икос – «дом». Гата – «кошка».

Я провожаю взглядом рыжую кошку, которая спрыгивает на округлую крышу белого здания, и эхом повторяю за ним.

– А как будет по-гречески «отель»? – спрашиваю, указывая на яркую вывеску и представляя свой маленький отель.

– Ксенодохио.

Урок греческого разряжает обстановку между нами, которая накалилась после поцелуя, и мы снова улыбаемся и дурачимся, как раньше, а я стараюсь запомнить слова, которым меня учит мой черноглазый учитель.

– Андрас, – он указывает себе на грудь, – «мужчина». Гинека, – теперь он указывает на меня, – «женщина». Оморфи гинека – «красивая женщина».

Смутившись, я отвожу глаза и повторяю.

– Наос, – Стефанос указывает на нарядную бежевую церковь с круглым куполом – на ее фоне фотографируются туристы, но мы проходим мимо. Интересно, как будет по-гречески «свадьба», мелькает мысль, но спросить вслух я не осмеливаюсь.

За ней – еще один красивый вид на сказочный городок и морские просторы. Я останавливаюсь и лезу за телефоном, чтобы сделать фото. Портреты, свернутые в трубочку, сую под мышку, но пока копаюсь в сумке, сильный порыв ветра вырывает их и уносит в сторону моря.

Ахнув, я наклоняюсь через парапет, пытаясь поймать их, но Стефанос крепко хватает меня за талию и дергает назад.

– С ума сошла? Упадешь!

– Но как же… – расстроенно бормочу я, следя за полетом портретов. Если они упадут на террасу, еще можно попытаться их отыскать, но ветер не оставляет такого шанса – уносит их все дальше в море, а солнце слепит глаза. Я щурюсь и окончательно теряю их из вида.

– Бог ветра и Посейдон теперь будут любоваться твоими портретами, – шутит Стефанос и добавляет, взглянув на меня: – Расстроилась? Придется нарисовать тебя еще раз. Или ты жалеешь о втором портрете, другого художника?

– Нет, точно нет, – горячо возражаю я. – Я хотела сохранить твой.

На губах парня мелькает довольная улыбка. Ему приятно, что я оценила его работу.

– Считай, что это был набросок. Я нарисую другой портрет, еще лучше. Обещаю.

В его взгляде – обещание не только портрета, но и чего-то большего. Я чувствую, как щеки жарко вспыхивают, и отворачиваюсь к морю, подставляя лицо прохладному ветру.

– Пойдем назад? – зовет Стефанос.

Солнце припекает все сильней. На часах полдень, и Стефанос предлагает сбежать от жары на пляж.

Мы возвращаемся обратно вдоль моря, любуясь панорамой Фиры. А когда сворачиваем у видового ресторана на оживленную улочку с туристами, я слышу взволнованный зов:

– Афина! Афина!

Я оглядываюсь – мне интересно посмотреть на женщину, которую зовут так же, как мою бабушку. Но вижу устремленный на меня взгляд седого усатого старика лет семидесяти пяти. Приподнявшись из-за столика у входа в ресторан, он идет ко мне нетвердым шагом и взволнованно повторяет:

– Афина!

На нем белая рубашка и черные брюки, он выглядит элегантно, как будто собрался на свадьбу. Приблизившись, он пытливо заглядывает мне в лицо и что-то говорит по-гречески.

– Ты очень похожа на его знакомую, ее звали Афина, – переводит мне Стефанос.

– Должно быть, он принял меня за бабушку, – догадываюсь я и обращаюсь к старику: – Афина Захариас?

Тот быстро кивает: