Акт бунта - Калли Харт Страница 47

— Я достигла самого дна. Больше падать некуда.

— Итак, теперь ты бесстрашная.

Девушка качает головой.

— Нет. Теперь мне просто все равно.

Я пристально смотрю на нее, переждав бурю электричества, вспыхнувшую между нами.

— Беру свои слова обратно. Я не хочу, чтобы ты снова приходила в мой дом.

Она смотрит на меня самым странным, самым пустым взглядом.

— Уверен в этом?

— Да, уверен. Ты психопатка. Зачем мне трахать кого-то, кто может выброситься из окна спальни, если я скажу, что больше не хочу ее трахать? Лучше пресечь это в зародыше прямо сейчас. Что бы сказали твои друзья, если бы узнали правду? Полагаю, ты все еще не сказала им?

Ее лицо бледнеет еще сильнее. Думаю, нет. Я знаю, что задел ее за живое. Вижу, как она еще больше отстраняется от ситуации. Вижу, как решимость, с которой она только что говорила, дрогнула и немного дала трещину. Я бы точно напугал эту девушку, если бы захотел. И мог бы заставить ее снова беспокоиться о падении, и она это знает.

— Ты поклялся, что ничего не скажешь.

— А я и не скажу. Пока.

С угасающим огнем в глазах она отходит от стола.

— Начнем с того, что это ты трахнул меня, Пакс.

Она права. Я был тем, кто спровоцировал ее войти в мою комнату. И тем, кто спровоцировал секс между нами. Но это не значит, что она может так дерзить мне. Девушка не должна думать, что непобедима, только потому, что я реанимировал ее, а потом засунул в нее свой член. Я раздуваю ноздри, сверля ее глазами, когда она отступает.

— Не испытывай меня, черт возьми, Чейз.

ГЛАВА 20

ПАКС

— Слышал, у тебя сегодня была стычка с Пресли.

Дэш готовит яйца. На кухне пахнет маслом, зеленым луком и тостами. Где-то наверху Рэн рисует свой следующий шедевр. Я подумал, что с тех пор, как он влюбился в Элоди и был чертовски счастлив (или так счастлив, насколько Рэн Джейкоби может быть), его работы изменятся, чтобы отразить перемены в его жизни. Однако его искусство по-прежнему такое же бурное и мрачное, как всегда. Мрачные синие, черные, белые и серые тона по-прежнему сливаются и переплетаются вместе, создавая то, что я всегда считал изображением конца гребаного мира.

Я впиваюсь ногтем большого пальца в боковую сторону указательного пальца, нажимая до тех пор, пока не появляется боль.

— Ты меня знаешь. Я мог бы ввязаться в драку с кирпичной стеной.

Когда-то давным-давно Дэш придумывал самые предосудительные планы, чтобы издеваться над девушками в академии. Он мог посмотреть на девушку в другом конце коридора и заставить ее съежиться до половины своего размера всего лишь холодным, оценивающим взглядом и прищуром глаз. Будучи дальним родственником английской королевской семьи, он родился с Богом данной способностью смотреть на кого-то и заставлять его чувствовать себя никчемным. Теперь, когда он с Кариной, после долгого периода тоски и отрицания своих чувств, у него даже нет времени смотреть. Он видит только Мендосу.

Приподняв брови, он помешивает яйца; есть что-то совершенно неправильное в том, что лорд Дэшил Ловетт IV такой домашний.

— Она тебя разозлила? — спрашивает он.

— Черт возьми, да, она меня разозлила.

— Полагаю, планируешь нападать на нее до конца года? — говорит он как ни в чем не бывало.

— Еще не решил.

Дэш кивает.

В этом кивке есть что-то осуждающее, отчего мне хочется хорошенько его встряхнуть.

— Дай угадаю. Думаешь, я должен изменить свои привычки и вместо этого быть милым с ней? Пригласить ее потусоваться во дворе и вместе сделать гребаные венки из ромашек?

Он расплывается в улыбке.

— Я умнее этого, чувак.

— Но ты действительно думаешь, что я не должен с ней связываться.

Парень пожимает плечами. Пересекая кухню, достает из шкафа несколько тарелок, ставит их и начинает накладывать приготовленную еду.

— Я думаю, ты будешь делать то, что захочешь, и мое мнение об этом ничего не изменит. Так что… — Когда он поворачивается, то ставит передо мной на мраморный кухонный островок одну из тарелок: яичница-болтунья; толстый блинчик; поджаренный бекон; тосты с маслом; авокадо. Гораздо лучшая еда, чем то, что мы обычно покупаем в «Вопящем Бине».

— Хочешь сказать, — говорю я, уставившись на еду, — что ты умеешь готовить, а мы все это время питались лапшой быстрого приготовления?

Дэш хлопает меня по плечу.

— Как я и сказал. Не глупый. Быть вашим постоянным шеф-поваром не очень-то весело. Наслаждайся.

Он уносит две другие тарелки — предположительно, одну для себя и одну для Рэна — направляясь к лестнице.

— Эй, чувак, — кричу ему вслед.

Он поворачивается.

— Да?

— Спасибо.

Ублюдок пошатывается, ударяясь спиной о стену позади себя.

— Срань господня. Пакс Дэвис только что поблагодарил меня?

— Искушаешь удачу, мудак, — рычу я.

Он смеется всю дорогу вверх по лестнице.

***

Съемка с помощью зеркальной камеры — сложный процесс, но съемка на пленку — это совершенно другое дело. Там нет дисплея, чтобы проверить работу. Вы не можете просто сделать дюжину снимков и внести ряд корректировок, пока не получите правильное освещение и настроение. Метод проб и ошибок при работе с пленкой — это горько-сладкий процесс. Вы должны оценивать свет на глаз. Должны знать свою камеру изнутри и снаружи и действительно использовать свой мысленный взор, чтобы изначально создать нужный кадр. Только после этого вы можете посмотреть в видоискатель, сделать ровный, медленный вдох и нажать на спусковой крючок.

После того как сделали снимок, вам нужно подождать, пока не закончите рулон пленки, прежде чем сможете ее проявить. И процесс проявления пленки — это тоже целый отдельный вид искусства. Есть так много шагов. Так много моментов во время процесса, когда что-то может пойти не так.

Однако ритуал съемки и проявления пленки очень успокаивает. Когда снимаю, мне кажется, что я впервые правильно вижу свое окружение. По-настоящему вникая в линии и структуру вещей. Красота. Архитектура руки, или лица, или птицы, или неба. Объект или человек становятся новыми, обнаруженными в самый первый раз, когда я смотрю на них через видоискатель. Наблюдение за проявлением изображения на листе фотобумаги очень похоже на окно в другую реальность, возникающее прямо у меня на глазах. Своего рода магия.

Я сижу на табурете на колесиках в гардеробной своей спальни, как всегда затаив дыхание, наблюдая за проявлением фотографий, которые сделал в первой химической ванне. Сначала появляется кладбище у озера — ряд кривых надгробий, пьяно покачивающихся, прислоненных друг к