Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 48

— Но я не могу представить, что когда-нибудь захочу кого-нибудь, кроме тебя!

— И меня не радует мысль, что ты можешь спать с кем-нибудь другим, но не в этом суть. Главное состоит в том, что, если мы хотим, чтобы это соглашение выполнялось, мы должны иметь равные права, в противном случае я буду испытывать еще большее чувство вины, чем когда-либо, а ты еще сильнее разозлишься и еще больше разочаруешься, чем сейчас. Да, будь честной, Алисия! Прими это условие! Мы должны быть честными друг с другом!

— Да, мы слишком страдали, притворяясь.

— Точно. — Он вздохнул с облегчением. — Все наладится, — сказал он через минуту. — Предполагается, что супружество — динамичные отношения, они должны отражать все изменения, происходящие с партнерами. С нами будет все в порядке, на самом деле, я чувствую себя уже намного лучше. Очень хорошо, что мы обсуждаем наши проблемы так откровенно. Это, должно быть, наилучшее, что мы могли сделать.

— Да, я чувствую, мы близки сейчас. Как в старые времена.

— Мы обычно так хорошо разговаривали, правда?

— И так мирно молчали. Ты помнишь, как я однажды сказала тебе, что мне нравится, как мы молчим?

— Теперь я вспомнил. Ведь уже давно наше молчание вызывала натянутость. — Он поцеловал меня в щеку. — Но все будет по-другому, не так ли? — спросил он, улыбаясь. — Мы снова будем счастливыми… Теперь, я думаю, мы должны попытаться заснуть перед тем, как солнце поднимется совсем высоко. Ты, должно быть, устала, я тоже. — И, целуя меня еще раз, он сказал, что любит меня.

— Я очень тебя люблю, — прошептала я, прижимаясь к нему, задрожав от счастья, и, когда я почувствовала наконец его тело, давно забытое желание вспыхнуло во мне, и я поняла, что наши проблемы, хотя и измененные, остались нерешенными.

Глава вторая

Наша вновь обретенная близость вскоре исчезла. Прежняя напряженность, которую нам с таким трудом удалось преодолеть, вновь сменилась отчуждением, и я была вынуждена вновь напустить на себя холодность, чтобы сохранить договоренность, которую мы так болезненно заключили.

Какая-то ирония была в том, что, как только некоторый сдвиг в наших сексуальных отношениях ослаблял напряженность, которая притупляла мои чувства, во мне вновь просыпалось желание физической близости. Я не сознавала почти ничего, кроме сильного влечения, и в попытке не думать о Корнелиусе я стала, более чем когда-либо, углубляться в дневные сериалы и женские журналы. Я даже неожиданно для себя обнаружила, что вижу эротические сны. Сначала я расстроилась, зная, что мужчинам больше свойственны такие пылкие фантазии, но со временем стала с нетерпением ждать таких снов, так как они давали мне разрядку.

Кто мог предвидеть, что Корнелиус почувствует необходимость в отчуждении, как будто он не хотел слишком приблизиться ко мне из-за боязни оживить прежние отношения, и вскоре я заметила, что он избегает не только секса, но и случайных нежных жестов, пожатия пальцев, утешительных коротких объятий, легких поцелуев. Казалось, в наших отношениях случайные моменты нежности должны стать более частыми, но в действительности мы обнаружили, что любой физический контакт приводит к неловкости. Я боялась потерять его опять и замечала детали, которые ускользали от меня многие годы: средне-западные интонации все еще слышались в его речи, лучезарная улыбка стала еще более ослепительной. Мне нравился его точеный профиль, прямой нос, твердый подбородок, мужественный рот, элегантная линия лба под прекрасными вьющимися волосами. Он был низкого роста, чуть выше меня, но его рост не имел значения, поскольку он был прекрасно сложен, его кожа безупречна, а мышцы натренированы благодаря регулярным заплывам в бассейне.

Я видела его все реже. Он все чаще задерживался допоздна в офисе, как будто, несмотря на признание, его грехи оставались неискупленными, и я предположила, что иногда по вечерам он заезжал к Кевину в Гринвич-Виллидж. Я постоянно твердила себе, какое счастье, что он нашел кого-то, но это лишь подчеркивало глубину моего несчастья, как только я узнала, что он был с другой женщиной.

Я с трудом силилась рассматривать свое положение рационально. Я могла положиться на Корнелиуса в том, что он не будет пытаться заниматься со мной любовью, но это приводило лишь к разочарованию и к чувству вины. Тем более, после того как я так грубо отвергла его в апреле, я не считала, что имею право нарушать наше соглашение. Я решила, что мне следует приспособиться к ситуации, но к ней, по-видимому, невозможно было приспособиться, так как, вопреки всему, что говорил Корнелиус, я не могла представить себе, что найду утешение с другим мужчиной.

На самом деле я рассматривала эту идею теоретически. Раньше, в самые худшие времена, мне иногда приходила мысль найти кого-нибудь, но я сразу отгоняла ее. И не только потому, что Корнелиус был всей моей жизнью и я не могла представить, что либо оставлю его навсегда, либо откажусь от него временно для тайного прелюбодеяния. Да и не только потому, что другой мужчина, чувствуя, что я обожаю своего мужа, не попытается сделать мне предложение. Да и не только потому, что моя гордость подсказывала мне, что для женщины унизительно предлагать себя мужчине, которого она не любит, чтобы удовлетворить физические потребности. Это было потому, что мое сексуальное желание, хотя и сильное, было неумолимо устремлено на Корнелиуса. Никакой другой мужчина не пробуждал во мне желания, и на самом деле я даже не могу рассматривать других мужчин с сексуальной точки зрения, так как влечение к Корнелиусу слишком сильно.

Постепенно это превратилось в навязчивую идею, которая мешала мне сосредоточиться на ежедневных домашних обязанностях, и вот сейчас, лежа в постели в это июньское утро после свадьбы Вики, я поняла, как мне трудно собрать волю, чтобы встретить наступающий день.

Однако я встала, наконец, поскольку приступ астмы позволял мне войти в комнату Корнелиуса и спросить, как он себя чувствует. Однако около двери я заколебалась. Возможно, он смутится, увидев меня. Со стыдом я вспомнила, как проявила слабость, подстрекая его к физической близости со мной прошлым вечером, в то время как должна была избавить его от унижения, связанного с неминуемым провалом, и, признав свой позор, я поняла, что должна попытаться исправить положение. Я подождала, чтобы успокоиться, и затем собралась с силами и открыла дверь между нашими смежными спальнями. Возможно, неловкость исчезла бы, если бы я сделала вид, что злополучной сцены вообще не было.

Я заглянула в комнату. Корнелиус еще спал, но я заметила, не осмеливаясь подойти слишком близко, что он пошевелился, потянулся и открыл глаза.