Белва Плейн - Благословение Страница 61

Она думала о выходных, которые Джилл провела в Чикаго у Питера. Сама мысль о том, что они были вместе, приводила ее в ярость. Где он был, когда Джилл родилась? Он не имел права, никакого права играть роль отца сейчас! «Он хочет видеть меня», – с гордостью заявила Джилл. «Он не такой, как вы». Это было абсурдно. Нет, хуже, это было просто непристойно.

Питер ничего не сделал для этой девочки, совсем ничего, за исключением тех нескольких минут весенним вечером в саду, когда он не думал ни о чем, кроме сексуального удовольствия, в то время как она, Дженни, выносила это существо, питала собственной кровью, перенесла боль рождения и боль отказа. Он даже не спросил о ребенке тогда. А теперь он был рад ей. Теперь он признал ее!

О, но ведь когда Джилл прогуливалась с ним, где бы они ни прогуливались в Чикаго, незнакомые люди могли не задумываясь сказать, что это были отец и дочь! И рост, и волосы безошибочно свидетельствовали об этом. Какой шок он должен был испытывать при первом взгляде на эту чудесную девушку! И Дженни просто кинуло в дрожь от возмущения. Это было так несправедливо.

В то же время даже среди всей этой суматохи она не могла не думать о вчерашней трагедии. Джей будет следить за развитием событий. Она взглянула на настольные часы; в это время, в конце дня, обычно звонил Джей. Поэтому, когда зазвонил телефон, она взяла трубку, не дожидаясь, пока первой ответит Дайна.

– Привет, Дженни. Это Питер.

Она чуть не выронила трубку. Ей так хотелось разбить этот телефон о стену, проклятый телефон, она ненавидит его! Как змея, которая предательски выползает из травы, когда спускаешься вниз по склону.

– Это ты, Дженни? – спросил голос, молодой и оживленный.

– Да, это Дженни.

– Ты, конечно, удивлена, услышав меня.

– Не совсем. Джилл говорила, что ты грозился позвонить.

– О! Неужели она могла сказать «грозился»? Да? – В вопросе прозвучал легкий смешок.

– Для меня это была угроза.

Питер пропустил это мимо ушей и продолжал в том же духе.

– Она такая милая, Дженни. Правда, такая милая. В эти выходные я все никак не мог поверить, что это правда.

– Это весьма и весьма реально. – Она слышала свой собственный голос, сухой тон. Удивительно, но она сохраняла холодное спокойствие.

«Почему я выслушиваю этого человека? Я должна повесить трубку. Я слишком вежлива».

– Много воды утекло с той поры.

– Девятнадцать лет. Чего же ты ждешь?

– Ну, я действительно не ожидал того, что случилось.

– Как и я, уверяю тебя.

– Ты кажешься такой сердитой, Дженни.

– Неужели я должна трепетать от радости?

– Во всем этом есть что-то радостное, знаешь.

– Слава Богу, что хоть ты рад.

– Мне бы хотелось помочь тебе почувствовать что-то подобное. Вот почему я приехал сюда.

– Куда приехал?

– В Нью-Йорк. Я прилетел вместе с Джилл вчера вечером. Она снова приступила к занятиям, ну, а я свободен, как ветер, поэтому я решил устроить себе праздник и увидеть вас с Джилл вместе где-нибудь.

– Неужто ты превратился в альтруиста?

– Дженни, ты можешь ненавидеть меня. Пожалуйста. У тебя есть на это право. Но не переноси эту ненависть на девочку. Она так несчастна от того, что ты и знать ее не хочешь.

– Это неправда! – Спокойствие внезапно покинуло ее. – Я никогда не говорила, что не хочу этого. Я пыталась объяснить, но она не дала мне и шанса, вскочив и убежав в ярости.

– Могу представить себе. Она импульсивная или просто еще молодая, разве ты не помнишь себя молодой?

– Все слишком хорошо помню!

Установилась минутная пауза, прежде чем Питер заговорил снова.

– Джилл сказала, ты выглядишь прекрасно.

– Чудесно. Это должно очень польстить мне, не так ли?

– Дженни, пожалуйста, дай ей хоть шанс.

– У нее уже был шанс.

– Это так, но ничего же не получилось. Ну, хорошо. Но, может, ты попытаешься еще раз? Ты должна попробовать.

«Этот человек, появившийся, словно из забытого кошмарного сна, имеет наглость говорить мне, что я должна делать!» – сердито подумала она.

– Я остановился в Уольдорфе.

Уольдорф. Да, только самое лучшее. Остановился со своей женой, может быть? Одному Богу известно.

– …Обед сегодня вечером, – говорил он. – Все втроем. Мне бы хотелось помирить вас.

Она была бы не она, если б в такую минуту не ответила искренне:

– Я уже думала обо всем об этом. Я больше ни о чем не могла думать в эти прошедшие недели. Было бы намного лучше, если бы она никогда не нашла нас. Меня, во всяком случае. О тебе не знаю.

– Что касается меня, я должен сказать, что очень рад тому, что так получилось. Я никогда и мечтать не мог, что так произойдет, но вот все и произошло, и я рад этому. Все эти годы я не мог избавиться от чувства стыда, Дженни. Не думаю, что можно было словами выразить мое сожаление по поводу того, что я сделал.

Против своей воли она смягчилась. При словах «все эти годы» он понизил голос, и это явилось отдаленным эхом чего-то ностальгического, печального и забытого.

Она вдруг увидела, как он стоит у ворот аэропорта с поднятой в прощальном приветствии рукой, растерянного, испуганного, обеспокоенного, такого бесполезного мальчика.

– Ну так что? – умоляюще спросил он. – Сегодня в семь? Это не ради меня. Я не имею права ничего требовать от тебя. Это для нее. Она так старалась найти нас и так долго шла к этому.

– Я не хочу, – сказала Дженни очень тихо, но подумала про себя, что все же хочет.

– Я не расслышал.

– Я не хочу, – повторила она и вдруг закричала: – Это все слишком болезненно! Слишком!

– Я знаю.

– Ты не знаешь. Ты не рожал ее.

– У меня другая боль. Это касается тебя, что я сделал и не сделал для тебя.

– Питер, это бесцельный разговор. Ты пытаешься бередить рану, которая давно затянулась. Не делай этого, пожалуйста.

– Хорошо, не буду. Но ты приедешь сегодня вечером, как бы тяжело это пи было? Пожалуйста.

Как она могла отказать?

– Думаю, что приеду.

– Я буду ждать тебя в вестибюле, выходящем на Парк-авеню. Я узнаю тебя? Я имею в виду, ты не покрасила свои волосы или что-то еще?

– Я выгляжу так же.

– Тогда в семь?

– В семь.

Она подняла голову и увидела капли дождя на темном оконном стекле. Смутные чувства возникали и тут же пропадали: нежелание и трепетный страх и какая-то предопределенность. Будучи рациональной и практичной, она презирала саму мысль о том, что что-то может быть «предопределено». Хотя сейчас уже казалось, что все случившееся сегодня было неизбежным, как будто все, что случилось в прошлом, так и шло к этому.

Сейчас, хоть это ей было и нелегко признать, в ней проснулось любопытство, ей хотелось узнать, изменился ли Питер за эти девятнадцать лет. И было еще нечто большее: в действительности она хотела показать ему, как хорошо она выглядит, как многого добилась в жизни и какой желанной и привлекательной еще оставалась. Ее смущало, что у нее появилось такое глупое желание, но тем не менее оно было.