Акт бунта - Калли Харт Страница 62

Мои щеки действительно горят.

— Ты же знаешь, что я срежу эту штуку со своего тела в тот момент, когда доберусь до чего-то острого, верно?

Чейз делает вид, что надувает губы. Она притворяется, но в ее глазах есть что-то серьезное. Я вижу там боль, которая не имеет смысла. Также вижу проблеск чего-то еще, и это что-то еще подозрительно похоже на страх. Она должна быть чертовски напугана. Я имею в виду, о чем, черт возьми, она думала, повязывая мне на запястье что-то такое глупое и детское, как браслет дружбы? Я разрушал жизни за меньшие преступления. Но есть что-то странное в той вспышке страха, которую я только что видел. Что-то не так. Это произошло слишком быстро, чтобы я мог как следует проанализировать. Чейз натягивает на лицо очень фальшивую улыбку, но я все еще вижу намек на это.…

— Хорошо. Вперед. Я всегда могу сделать тебе еще один, — говорит она.

— Какого хрена тебе беспокоиться?

Раздражающая, бесящая засранка, какой она и является, пожимает плечами.

— Обожаю наказания.

В коридоре пронзительно звенит звонок, и вокруг нас возникает стена звуков. Ножки стульев царапают пол. Кто-то роняет свои книги, и шумная группа ботаников ликует. Джарвис Рид хлопает в ладоши, как прирожденный тренер по софтболу, безуспешно пытаясь привлечь наше внимание.

— Помните, что я сказала, ребята. Четыре дополнительных часа писательства между сегодняшним днем и нашим следующим уроком. Я хочу, чтобы к следующей неделе было закончено по крайней мере три главы. Работайте вместе в библиотеке по мере необходимости. И не стесняйтесь писать мне по электронной почте, но не ждите ответа вне школьных часов. Несмотря на слухи, у меня действительно есть жизнь, люди!

— Лгунья, — огрызаюсь я.

— Пресли, можешь задержаться на секунду? Я хотела поговорить с тобой кое о чем.

Девушка застывает рядом со мной, с дикими глазами, как у лани.

— Э-э… да, конечно. — Она понятия не имеет, о чем Джарвис может хотеть поговорить с ней. Если бы знала, то не выглядела бы такой озадаченной. Учитель английского языка, вероятно, просто хочет дать ей краткий обзор всего, что мы сделали в этом классе с начала учебного года. Совершенно нелепо позволять студенту присоединиться к продвинутой программе так близко к выпуску. Пресли, вероятно, предстоит чертовски много работы теперь, когда она приковала себя к этой программе, и у нее не так много времени, чтобы сделать это. Однако я не думаю, что это приходит в голову Чейз. Девушка смотрит на Джарвис, ее глаза ярко блестят, как будто она вот-вот расплачется.

Все выходят из класса группами по три-четыре человека, горячо обсуждая свои проекты, споря о том, что должно произойти и кто что должен написать. Я встаю и хватаю свое барахло со стола, почти закипая, когда снова замечаю дурацкий гребаный браслет дружбы, туго завязанный на моем запястье.

— Сбрось мне на почту, что у тебя есть, — мягко говорит Чейз. — Я поработаю над этим сегодня вечером.

Хмыкаю в ответ. В моей голове слишком много странных мыслей, чтобы я мог придумать вразумительный ответ. Я хочу быть мудаком и ответить какой-нибудь дерьмовой репликой, но все, что приходит в голову моему мозгу, это команда:

— Ты сегодня ни над чем не работаешь. Ты придешь ко мне домой.

Она просто моргает.

— Ты меня слышала?

Девушка кивает.

— Восемь тридцать. Входи и поднимайся прямо по лестнице. Никуда не сворачивай, не говори ни с единой душой. Скажи «да», если поняла.

Какое бы беспокойство ни охватило ее, когда Джарвис сказал ей задержаться, оно отпускает ее. Я наблюдаю, как плечи девушки расслабляются, когда она смотрит на меня ясными, как очищенный мед, глазами, а затем говорит:

— Да.

ГЛАВА 25

ПАКС

Я сижу в своей темной комнате, чтобы закончить главу. В моей спальне есть отличный письменный стол, но мне кажется правильным запираться, когда я хочу творить. И мои фотографии, и мои слова — это частные, личные вещи. Безопаснее открыться и выплеснуть свое искусство в таком маленьком пространстве, как это, контролируемом, скрытом от мира, где никто не сможет увидеть тот чертов беспорядок, который просачивается из меня.

Я не думаю о том факте, что Чейз скоро прочтет мои слова. Думаю только о предложении, над которым работаю, а затем о том, что следует за ним, и о последующем. Скоро первая глава будет закончена. Две с половиной тысячи слов. Главный герой — Лео. Двадцать три года. Убийца. Его жертвы варьируются от невинных, милых блондинок с милыми улыбками до сварливых стариков. Его мотивы не ясны до конца главы, когда он делится секретом с читателем: его жертвы просто оказываются не в том месте, не в то время. Лео сидит на определенной скамейке на определенной улице каждый вторник и ждет, глядя на часы. В тот момент когда стрелки часов достигают 12:27 вечера, Лео поднимает голову. Иногда ему приходится ждать. Улица, на которой он сидит, жилая, и иногда никто не проходит по ней часами. В конце концов, сегодня вторник, середина дня. Люди на работе, или выполняют поручения, или обедают со своими друзьями. Но Лео терпелив. Он ждет. И, в конце концов, кто-то появляется. Они всегда приходят. Первый человек, которого он увидит, как только стрелки на его часах пробьют 12:27, обречен на смерть.

Глава заканчивается тем, что Лео тяжело дышит над телом бегуна, которого только что убил, кровь незнакомца липкая и засыхает на его коже, и я задаюсь вопросом, достаточно ли подробно я описал запекшуюся кровь, чтобы трахнуть мозг Чейз. Не думаю, что она брезглива. Похоже, ее не смутили собственные травмы в больнице.

Я хочу привести ее в ужас. Хочу напугать ее. Хочу заставить ее дважды подумать, прежде чем делать со мной этот дурацкий писательский вызов. Но, перечитав то, что я написал, содержание уже не кажется таким уж плохим. Развратное желание Лео убивать, конечно, запутано и мрачно. Место в первом ряду, которое я отдал читателю, похоже, большинству людей показалось бы неудобным, но Чейз пыталась покончить с собой, черт возьми. Насколько темен ее разум, чтобы осознать это?

Вздохнув, я открываю новый документ и начинаю сначала. На этот раз даже не думаю о словах, которые записываю. Я просто пишу. Ужас сковывает мой позвоночник, когда понимаю, какую историю я раскрываю миру. Это сон, который был у меня в детстве. Ночной кошмар. Слова льются