Алиса Валдес-Родригес - Клуб грязных девчонок Страница 67

А теперь Сара. Pobrecita.[156]

И Элизабет. Что происходит с людьми? Не одобряешь, кто с кем спит, – не думай об этом. Не твоя спальня – не твое дело.

Чертов телефон снова зазвонил.

– Нейви, это я, Хуан. Я внизу, в телефоне-автомате. Сейчас приду, так что лучше открой.

Ay, Dios mio[157], мне только этого не хватало. Волосы растрепанны, лицо не подмазано. Я в халате и в шлепанцах. Изо рта воняет, как от порции риса с курицей. Зачем он все это вытворяет? Я не хочу никаких драм, как у Мэри Блайдж. Все, что мне надо, – лакомиться arroz con polio, pasteles, cafe con leche[158]. И чтобы кто-нибудь помассировал мне ноги. Мужчина. Мужчина, mi'ja, а не Хуан. Я не хотела ему открывать. Не хотела и все.

В конце концов, я нашла на романтическом канале старое черно-белое кино про любовь. Что-то с Ингрид Бергман. Положила пульт на стеклянный кофейный столик на ножке в виде белой римской колонны на небесной сфере. И подумала, что даже этот столик напоминает мне о Хуане. У его матери есть точно такой же в Испанском Гарлеме. Почему все, что я ни делаю, напоминает мне о нем? Иду в парикмахерскую и вижу в очереди похожего на Хуана мужчину – такие же очки, такая же бородка. В ресторане навынос играют Майкла Стюарта – его любимого певца в стиле сальса. Каждая мелочь твердит мне о ничтожнейшем на планете мужчине.

Раздался дверной звонок. Я еще не успела поменять его, и он трезвонит так убийственно, что по коже бегают мурашки. А Хуан все старался – нажимал и нажимал на кнопку, казалось, тысячу раз подряд. Особенность этого дома в том, что звонок слышен не только у меня, но и на этаже жильца. Вскоре до меня дошло, что наверху прекратили свои занятия, и жилец пошлепал по лестнице, узнать, кто это рвется в дом.

Я запахнула плотнее халат и выглянула на общую лестницу: жилец стоял на пронизывающем холоде перед открытой дверью в чем мать родила (только белое жалкое полотенчико на ягодицах) и ругался на Хуана:

– Безмозглый идиот, ты что, не знаешь, сколько сейчас времени? Нажал один раз и тихонько жди, пока кто-нибудь выйдет, а не трезвонь, как ненормальный!

Хуан посмотрел на меня поверх его плеча, покорно понурился и спросил по-испански:

– Нейви, можно мне войти?

Жилец обернулся, заметил меня и потопал к себе.

– Скажите своему приятелю, чтобы вел себя потише, – бросил он, проходя мимо меня. Больно уж нервный, придется повысить ему квартирную плату.

– Что тебе надо? – Я взглянула на Хуана. – Только поговорить, Нейви.

– Поговорить? Сейчас десять часов, ты являешься без приглашения, как Роберт Дауни-младший, и поднимаешь тарарам. Отправляйся домой.

– Нейви, пусти меня на минутку.

На нем было то же пальто, которое он носил последние пять лет. Джинсовая куртка с клетчатой фланелевой отделкой. И естественно, ни шляпы, ни перчаток. Не больно тепло. А ведь на улице не лето. Дрожит, как бездомный пес. Всю жизнь прожил в Нью-Йорке и Бостоне и не наскреб на приличное пальто. Что же такое с этим человеком?

– Хорошо, заходи, – вздохнула я. – Но только на минутку, а потом выметайся.

Несмотря ни на что, признаюсь, мне приятно видеть его. Хуан показался мне симпатичным – здоровый цвет лица, щеки раскраснелись от холода, и при всей его худобе он выглядел сильным. Ему бы хорошее пальто, шляпу, ну, может, еще и сотовый телефон, и тогда такими вечерами, как сегодня, я бы не так пугалась, почувствовав, что мне хочется обняться с ним на диване. Ведь вес, что мне нужно, – вместе посмотреть кино. Меня всегда ранит, когда я вижу, какой он жалкий.

– Слушай, почему ты не купишь себе приличное пальто?

– Давай обойдемся без критики, – ответил Хуан, проходя в гостиную и закрывая за собой дверь. Никогда раньше он так не поступал.

– Я не критикую тебя.

– Только этим и занимаешься. У тебя это получается лучше всего. – Хуан улыбнулся уверенной шальной улыбкой – раньше я за ним такого не замечала. Я опустилась на диван. Он – напротив, на такой же зеленый кожаный пуф. Заглянул в раскиданные по кофейному столику пакеты из фольги и сказал: – Похоже, было вкусно.

Меня прилично воспитали, и, хотя мы были в ссоре, я предложила ему выпить (еды уже не осталось).

– Нет, Нейви. Перейдем сразу к делу. Ты не отвечаешь на телефонные звонки – ладно. Не желаешь со мной разговаривать – ладно. Но я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Мне неприятно, что ты постоянно меня унижаешь. Неприятно, что смотришь на меня как на собачье дерьмо. Думаешь, что всегда можешь найти парня лучше, чем я. Постоянно держишь кого-нибудь про запас, чтобы уколоть меня побольнее. Обвиняешь меня за всех, кто обидел тебя в твоей чертовой жизни. Но учти: я – не твой отец. И не твой брат. Я – это я. Мне надоело, что вокруг тебя толкутся мужчины. Признайся наконец, что любишь меня. Ведь так оно и есть. Скажи правду.

Я не знала, что ответить. Он был прав. Я это понимала, но не желала доставить ему удовольствие – дать понять, что он взял надо мной верх.

– Не исключено, – проговорила я. – Не исключено.

– Ха! – Хуан поднялся и, как ненормальный, начал расхаживать по комнате. Раньше я никогда не видела его таким. – Ты хоть понимаешь, что мы творим? Ты любишь меня настолько, что боишься позволить любить себя. Ты так сложна, что мне понадобилось десять лет, чтобы раскусить тебя. – Я почувствовала, как к глазам подступают слезы. Он произнес нечто такое, чего я совсем не хотела слышать. И плакать при нем не хотела. – Понимаешь: все эти клоуны, все эти доктора и кто там еще, кем ты машешь у меня перед носом, только бравада. Ты никого не любила так, как меня. Согласись. А их принимала, потому что никто из них не способен тебя обидеть, как твой отец. Верно? Согласись. И плачешь ты лишь потому, что я прав! В толк не возьму, как я мог поверить, что все эти годы ты на самом деле любила каких-то идиотов, а ко мне возвращалась только потому, что в данный момент у тебя никого не нашлось. А я, придурок, настолько втюрился в твою пуэрто-риканскую задницу, что все принимал за чистую монету. А сам за десять лет не поцеловал ни одной женщины. Ни на кого не взглянул – мечтал только о тебе, Нейви. Чуть не умер, чуть не свихнулся. Ты шпыняла меня, точно я бесчувственное существо. А я, как идиот, слушал и умывался. Ты так поступала, потому что я единственный, кто понимал тебя. Потому что знал, что ты не такая избалованная девица, как твои подружки. Что ты, как Джордж и Уизи, сама до всего доперла. Ты ненавидишь меня и любишь, потому что в отличие от других я понимаю тебя. Ну, скажи, что я не прав! Вот видишь, не можешь!

Я плакала. Господи, он меня все-таки вынудил разреветься.

– Твоя минута закончилась, – объявила я.

– Моя минута только началась, – возразил Хуан. – Выслушай меня, Нейви. Или я, или они. Тебе не удастся иметь все. Я больше не намерен терпеть что-либо вроде нашего римского приключения. Я готов умереть за тебя – это правда. Нам почти тридцать. Я хочу иметь от тебя детей, хочу провести с тобой остаток жизни, вернуться с тобой в Пуэрто-Рико. Выбирай: я или они? Они или я? Слово за тобой. Даю тебе пять минут, а потом ухожу. И вернусь либо с обручальным кольцом, либо не вернусь никогда.