Елена Успенская - Раджпуты. Рыцари средневековой Индии Страница 32

Одежда шафранового цвета в индийской культуре обычно соотносится с представителями аскетических сообществ. Раджпутский воин в такой одежде выступает как жертвующий своей жизнью ради долга аскет. Но, по-видимому, такое оформление ритуала последнего жертвоприношения раджпутского воинства появилось позднее XIII в. — более ранние источники описывают воина-смертника иначе. Он действительно выглядит как шиваитский аскет — с всклокоченными волосами на голове, посыпанный пеплом, и вооружен в том числе железным трезубцем и боевым топором. Может быть, и скорее всего, в общественном сознании со временем произошла аберрация понятий, и известный и в более позднюю эпоху тип воина-аскета из шиваитской секты Госаин был отнесен к раджпутскому воину — и тот, и другой идут в битве до конца. Раджпуты не считали аскетический образ жизни подходящим для себя. Но они были уверены, что во время боевых действий соблюдение обетов, воздержание от услад жизни как элемент ритуального очищения необходимы для усиления сакральной силы воина и усиливают вероятность счастливого исхода военной операции и для каждого отдельного солдата, и для войска в целом. В раджпутских военных отрядах женщин никогда не было. Победа как плод должна была произрасти из совместных усилий мужчины-воина и его оружия; энергетика оружия имеет как мужскую, так и женскую природу, что отражено в символах, нанесенных на клинки.

В традиционной кастовой идеологии считается, что жизнь раджпута — постоянная жертвенность. Они жертвуют своими жизнями как воины, а если оказываются еще и правителями, то тем более обнаруживают, что их жизнь им не принадлежит. Их главной заботой становится печься о благе других людей, чтобы они ни в чем не знали недостатка и не страдали понапрасну. От воинов зависят даже брахманы, не говоря уже о представителях всех остальных каст. В обществе было ясное понимание того, что дающие защиту воины нуждаются в большом уважении — не только личностном, но и в уважении к их занятиям и потребностям. Надо признать, что когда от человека ждут хорошего выполнения своих обязанностей и всячески ему в этом помогают и поддерживают — как же ему не быть хорошим?!

В раджпутской среде образцом настоящего героя считается меварский махарана Пратап. О нем говорят так: он боролся против иноземцев, отличался гордостью, личную честь ставил выше всего; в борьбе за свободу проявлял жертвенность. Он не испытывал привязанности к богатству, отличался высокими моральными качествами; тот, кто обращался к нему за защитой, получал ее. Он, как истинный раджпут, презирал ненравственных людей, которые завидовали, предавались чувственным удовольствиям и забавам, обманывали и предавали друзей. Считается, что хотя низкие люди могли на какое-то время приобрести внешние признаки благополучия, они на самом деле проигрывали: нарушив свою дхарму и моральный кодекс «раджпути», они разрушали свою душу. И если не они сами, хотя бы в будущих рождениях, то их потомки были обречены и на позор, и на большие страдания. С точки зрения индуиста, будущее имеет не меньшую ценность, чем настоящее, потому что каждый сам «закладывает его параметры».

Составной частью раджпутской кастовой идеологии и воинственной этики считаются отказ от недостойных их положения занятий и образа жизни. Главным занятием раджпута могло быть только военное дело. В число неприемлемых занятий входят земледелие и сельскохозяйственные работы, торговля, чрезмерное увлечение религией. Особенно это относится к земледелию. Считается, что ранить грудь Матери-земли плугом — преступление для раджпута непростительное. Раджпуту высших рангов даже не разрешается прикасаться к плугу, но и любой другой раджпут не станет лично пахать землю, даже если он теперь земеледец. На время пахоты раджпуты приглашают пахарей из особой касты «хали» (это название и означает «плужник»). Д. Иббетсон считал, что «Главное орудие кшатриев — воинского сословия — есть меч, и смена благородного занятия на более примитивное рассматривается как отречение от касты» (44, 156). Однако многие раджпуты уже с давних времен начали заниматься различными видами ремесел, и это не считалось предосудительным. В прошлом раджпуты в проблемах жизнеобеспечения полагались на представителей других каст, которые жили рядом с ними в крепостях и деревнях в относительной безопасности благодаря защите со стороны раджпутов.

Образ жизни воина-раджпута диктовал свои требования ко всему жизненному укладу раджпутов и формировал его, а вся жизнь раджпутского общества была подчинена выполнению долга, понимаемого как выполнение дхармы кшатрия. Не меньшее значение имело постоянное стремление ничем не запятнать свою «раджпути», или моральную чистоту раджпута. Дж. Тод отмечал: «Самый бедный раджпут наших дней сохраняет всю гордость своих предков — и часто это его единственное наследство; он презирает как недостойное его дело — браться за плуг или пользоваться копьем иначе, чем сидя верхом на коне» (79, 1, 113).

В средние века раджпуты почти постоянно — с осени до начала сезона дождей — находились в состоянии войны. И не только потому, что воевали с Моголами или маратхами. Но главным образом потому, что вели постоянные междоусобные войны. Такие боевые действия велись буквально по законам кровной мести. Мотивация бывала приблизительно такой, как это явствует из слов героя поэмы Шивдаса Гадана: «Умирая, сказал Ачалдас сыну своему Палханси: Прошу тебя, беги из крепости, спаси себя. Ты должен сохранить наш род! Поклянись отвоевать нашу крепость обратно!» (51, 44). Благородный сын поступит именно так. Тем более что, как многократно отмечали хорошо знавшие раджпутов люди, те отличались недипломатичным характером и действовали часто импульсивно, в порыве эмоций. В качестве яркого примера Дж. Тод приводит такое свое наблюдение: «Название родной страны имеет для раджпута магическую силу. Имя его жены или любимой женщины никто никогда вообще не должен произносить, так же, как название его родной страны, без должного уважения, а иначе он немедленно вынимает меч из ножен» (79, 2, 347). Мы теперь с высоты своих знаний можем отредактировать Тода — речь явно идет не о названии «страны», а об имени его клана, и это имя дает название и всем их владениям, в том числе и земельным.

В балладах об Алхе одна из сюжетных линий состоит в том, что братья-герои мстят за убитого отца. Все окружающие с детства внушали молодым людям, что, когда подрастут, они должны будут отомстить за кровь отца его убийце. Для выполнения этого долга они являются в свое время в княжество их врага и видят, что череп их погибшего отца повешен убийцей на дерево, и висит там неприкаянный уже двенадцать лет. Увидев сыновей, эта голова со слезами говорит: «Я думал, мои сыновья выполнили обряды и поклялись отомстить» — ведь считалось, что в случае гибели воина должны быть совершены полагающиеся погребальные обряды хотя бы с частью тела погибшего, если невозможно иначе. Сыновья решают — череп отца должен покоиться там, где лежат черепа родственников, или надо опустить его в священные воды Ранги (50, 85–86). Отомстив врагу в битве, победив его, наказав, они решают предать останки отца водам Ранги в городе Каши, в одном из самых священных для индуистов мест.

Средневековые раджпуты-мужчины по традиции считались поголовно «военнообязанными». Раджпутская воинская служба была построена на родственных отношениях и связях. Все члены клана должны были помогать главе своего клана — будь он правитель государства или его подданный. Это подразумевало: встать в строй, полностью вооруженным, на слоне или на коне, и бороться до победного конца. Эта обязанность любого раджпута называлась «свами-дхарма», т. е. «дхарма служения хозяину», и считалась предельно важной. «В Меваре, в период его процветания и славы, пятнадцать тысяч всадников, связанных узами верности и службы, следовали за своим раджой на поле битвы» (79, 1, 120). Вот как обращается к подобной армии герой баллады Удан: «Вы не слуги мои, но братья мне! Помогите мне отомстить за отца! Но очень силен багхельский раджа, и надежна его крепость Маро. Те, для кого жена дороже всего на свете, — пусть возьмут свою плату и уходят! Но те, кто любит воинский меч, пойдемте с Уданом вместе!» (50, 78). И эта армия клянется своему предводителю стоять с ним до конца: «Мы ели соль Чанделлов, и твердо мы стоим!» (там же). У раджпутов было принято клясться солью. Они говорили — та замля, где мы ели соль, — нам родная, и мы должны ее защищать.

У раджпутов делом чести считалось не подчиняться никому, кроме своих старших в клане. В связи с этим у них возникали большие проблемы со сборщиками налогов — во времена могольских и английских правителей. Воинственные даже крестьяне, вооруженные дубинками, не говоря уже об их защитниках-раджпутах, которые считали, что все налоги принадлежат по праву им самим, представляли собою очень серьезную опасность для служащих верховной власти. В раджпутских деревнях никто и никогда ни за что не отдавал налоги просто так. Более того, они чувствовали себя в совершенной безопасности и позволяли себе поживиться чем-нибудь из уже добытого сборщиками, тоже вооруженными людьми.