Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски Страница 32

В военные годы серьезные криминологические исследования стали, по сути, невозможными, а советская криминологическая наука всерьез сложилась только по ходу создания криминологических организаций в начале 1920‑х годов, после введения НЭПа[172]. Соответственно, именно НЭП определял контекст для криминологических дискуссий по поводу военного периода и современного общества. НЭП не только вызывал у некоторых коммунистов озабоченность судьбой революции, но и подпитывал страхи и усиливал тревоги по поводу сексуальности. Многих волновало нравственное состояние молодежи, и на эту озабоченность влияла новая политика, которая, как представлялось, содействовала сексуальной распущенности. В качестве меры противодействия, молодых коммунистов побуждали смирять половые аппетиты и трансформировать сексуальные позывы в труд на благо строительству социализма [Bernstein 2007: 132; Fitzpatrick 1978а][173]. Другие усматривали декаданс и разложение в капиталистической составляющей НЭПа [Naiman 1997: 182]. По словам одного очевидца,

до времен новой экономической политики улица большого города носила характер строгости и труда, но в последние годы она тоже порядком загрязнилась. Всякого рода рестораны и кафе, кабаре и азартные клубы, витрины роскошных магазинов и нарядные автомобили, кинематографы и пивные притягивают к себе завистливые и жадные взгляды неустойчивых юношей и девушек. Их ослепляет кажущийся блеск и великолепие улицы, и более слабые неустойчивые натуры готовы на все, лишь бы и самим участвовать в этом блеске [Василевский 1926: 19].

В данном случае в НЭПе усматривается этакое минное поле нравственного разложения и искусов — все это облегчает молодой женщине путь к порокам и преступлению. Подобные образы НЭПа подчеркивали как «опасности» капитализма, так и разлагающее влияние НЭПа на женщин: невинные, ничего не подозревающие девушки подпадают под соблазн буржуазных излишеств, в результате создаются условия, не соответствующие целям и идеалам построения советского общества.

В первые годы НЭПа криминологи, оглядываясь на годы войны и революций, подчеркивали, что этот период способствовал значительным изменениям как роли женщины в общественной жизни, так и женской преступности[174]. Собранный ими материал свидетельствовал о том, что в нестабильной социальной и политической обстановке наблюдаются изменения в структуре женской преступности. Криминологи обнаружили, что особенно разрушительное действие на женщин оказывает война: она толкает их на более частые и разнообразные преступления. По словам Гернета, до войны женская преступность никогда не превышала 20% от общего числа правонарушений, однако в 1915 году она достигла цифры в 28,6%, а к 1916 году выросла до 33,4%. Напротив, уровень мужской преступности в 1916 году упал на 53% [Гернет 1926: 85][175]. Статистик Д. П. Родин с этим соглашался, отмечая, что, в сравнении с 1913 годом, уровень женской преступности к 1915‑му вырос на 13%, а к 1916‑му — на 79% [Родин 1926б: 176][176]. В этих статистических данных явственно отражается динамика жизни военного периода. Собственно, криминологи и ожидали снижения уровня мужской преступности по ходу войны. Как отмечал Гернет,

призыв в войска значительного процента работоспособного населения, находящегося в возрасте, особенно склонном к преступлению, должен был привести к уменьшению преступлений, свойственных мужчинам этого возраста. Уменьшение интенсивности промышленной жизни и вообще торгового оборота, призыв в армию людей, занятых в промышленности и торговле, должны были повлечь уменьшение также числа преступлений, свойственных мужчинам [Гернет 1974а: З09][177].

Поскольку общая численность мужчин-гражданских сократилась, соответственно, выросло относительное число преступлений, совершаемых женщинами. Кроме того, женщинам пришлось выполнять многие виды традиционно «мужской» работы, а это, в соответствии с логикой «борьбы за существование», оставляло их один на один с ситуациями, способствующими совершению преступлений: они попросту пытались свести концы с концами. По словам Гернета, мировая война

предъявила спрос на женщину-работницу даже и в таких отраслях занятий, о каких за год перед тем не думали и самые горячие поборники женского равноправия, и женщина оказалась и на посту блюстителя порядка на площади города, и вагоновожатым трамвая, и шофером, и пожарным. <…> Новые сферы труда открыли и новые возможности правонарушений. Заменив призванных в войска мужчин, женщина интенсивно вступила в борьбу за существование, становившуюся с каждым годом труднее, и, вместе с тем, стала заменять мужчину в преступности [Гернет 1927б: 120][178].

Что касается преступных действий, годы войны освободили женщин из пределов домашней сферы и традиционных типов правонарушений. Более того, вследствие демобилизации после Гражданской войны среди женщин возник высокий уровень безработицы. Эти факторы способствовали постоянному росту женской преступности, насильственным путем бросая женщин на ту самую «борьбу за существование», о необходимости которой давно говорили дореволюционные криминологи.

Кроме того, криминологи предсказывали, что затеянные большевиками радикальные перемены, целью которых было превращение России в социалистическое государство, дополнительно расширят рамки женской преступной деятельности. «Октябрьская революция, — писал юрист В. Д. Менынагин, — поставила женщину на равное место с мужчиной» [Менылагин 1928: 60]. Психиатр Ю. В. Ходаков отмечал:

Революция, с раскрепощением и приобщением ею женщины к общественной жизни, с ее колоссальным переустройством юридических и моральных норм, господствовавших в жизни прежней женщины, казалось бы, должна была разорвать этот заколдованный круг, и это, в первую очередь, должно было отразиться на женской преступности [Ходаков 1923:87].

Действительно, как объяснял Гернет, с окончанием Гражданской войны и сдвигом к социалистическому строительству и НЭПу был принят целый корпус законов, которые не просто «реформировали», но «революционизировали» положение женщин. Отмечая, что «женщина тем более походит по своей преступности на мужчину, чем больше походит на него по своему социальному положению», Гернет высказывал уверенность в том, что женщины, по достижении социального равенства, будут совершать преступления куда более широкого спектра [Гернет 1927б: 134]:

Эти возрастающие проценты женской преступности никого не должны ни смущать, ни пугать. Это такой же неизбежный и неминуемый этап в развитии преступности женщины, какой был в свое время и в преступности мужчины, когда она, в соответствии с самим укладом общественной жизни, теряла свой примитивный однообразный характер и становилась с каждым днем все разнообразнее и «богаче» своим содержанием [Гернет 1927б: 136-137][179].

Криминологи усматривали в большем разнообразии женской преступной деятельности положительную, прогрессивную тенденцию, проявление того, что женщины активнее взаимодействуют с внешним миром, становятся более «цивилизованными», расширяют свои горизонты — и нестрашно, что при этом возрастает уровень их преступности и возникают новые типы криминального поведения.