Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски Страница 41

Если говорить об абсолютных цифрах, то три четверти преступлений, совершенных в СССР в 1924 году, пришлись на сельскую местность [Статистика осужденных 1927]. При этом уровень преступности в городах оставался выше. Небольшая выборка, проанализированная статистиком Тарновским, показывает: при том что 69% преступлений было совершено на селе и только 31% в — городе, в связи с малым процентом городского населения (в марте 1924 года он составил 15,4% от общего числа жителей) уровень преступности в городе был в два с лишнем раза выше, чем на селе [Тарновский 1925: 28][212]. Показатели женской преступности были сопоставимы с общими: 34,1% преступлений, совершенных женщинами, приходились на города, 64,9% — на сельскую местность (см. Таблицу 6) (Гернет 1927б: 160].

Таблица 6. Сопоставление уровня преступности в городе и на селе, для мужчин и женщин, 1922-1924

Источник: Маннс Г. Деревенские убийства и убийцы // Проблемы преступности. 1927. Вып. 2. С. 27; Гернет М. Н.; Родин Д. П. Статистика осужденных в 1922 г. и статистика самоубийств в 1922–1923 гг. // Бюллетень Центрального Статистического Управления. 1924. № 84. С. 117; Гернет М. Н. Статистика городской и сельской преступности // Проблемы преступности. 1927. № 2. С. 18.

По мнению криминологов, более высокий уровень преступности в городах объяснялся сущностью городской жизни, ее анонимностью — в сельской местности люди ближе были знакомы со своими соседями. «В действительности, — отмечал Гернет, — преступность в городе еще выше, чем это показывают наши цифры, так как условия городской жизни и особенно крупного города облегчают возможность преступнику остаться необнаруженным» [Гернет 1922а: 191]. Городскому преступнику «чаще удается скрыться, уничтожить следы преступления и пр., чем неопытным деревенским новичкам преступного мира» (Статистический обзор 1925: 27). В деревнях, отмечал Гернет, напротив,

преступление становится <…> событием, приковывающим к себе общественное внимание. Убийце здесь нет достаточно укромного места, чтобы смыть кровь с своих рук. Вор не находит здесь верного сбыта украденного и лишен возможности пользоваться сам плодами своего преступления [Гернет 1922а: 191].

По мнению Гернета, в городах не только было проще совершать преступления, а вероятность попасться была меньше, но городские преступники были изощреннее сельских, что указывало на более прогрессивную природу городов в сравнении с деревней.

Кроме того, криминологи установили, что в городах чаще совершаются определенные виды преступлений. Города криминологи называли центрами краж, мошенничества и спекуляции, а сельскую местность — местом, где совершалось насилие. Как подчеркивал криминолог Г. Ю. Маннс,

Если преступность городов характеризуется преобладанием мошенничеств, краж (исключая конокрадство) и преступлений против порядка управления, то нанесение телесных повреждений, убийства (особенно детоубийство) и поджоги являются наиболее частыми преступлениями деревни [Маннс 1927: 26][213].

О преобладании тяжких преступлений в сельской местности говорит и Гернет:

город изобилует преступлениями против собственности, а деревня богата преступлениями против личности. В городе рука преступника скрытно и незаметно теми или иными способами изъемлет собственность другого. В деревне она по большей части открыто лишает другого жизни [Гернет 1927б: 163; Гернет 1927в: 19].

Действительно, статистика за 1924-1925 годы показывает, что почти 50% городских преступлений составляли кражи (но не конокрадство), мошенничество, подлог и растрата, в сельской местности доля таких преступлений составляла от 25 до 30%. А вот что касается злоупотреблений должностными полномочиями, самогоноварения и торговли самогоном, убийств, нанесения тяжких телесных повреждений, бандитизма, грабежа, конокрадства, поджогов и вымогательства, эти преступления составляли 40 с лишним процентов на селе, но только 20 — в городе [Тарновский 1926: 675][214].

В своих рассуждениях криминологи подчеркивали, что городские преступления являются прежде всего социально-опасными, а сельские — скорее лично-опасными [Езерский 1928: 222]. С точки зрения большевиков, в категорию «социально-опасной» попадала любая деятельность, угрожавшая экономическому и политическому благополучию советского государства. К ней, помимо прочего, относились контрреволюционная деятельность, спекуляция, злоупотребление должностными полномочиями, недолжное использование природных ресурсов и рецидивизм. При этом зачастую основным фактором, определяющим потенциальную опасность конкретного человека, становился его умысел: нужно было, чтобы человек хоть до какой-то степени сознавал опасность собственных действий. Так, к примеру, лица, привлекавшиеся повторно, считались более общественно опасными, поскольку упорствовали в своем антиобщественном поведении и отказывались исправляться: в связи с этим рецидивистам часто назначалось более тяжелое наказание за повторные правонарушения.

Основное различие между сущностью городских и сельских преступлений связывалось с уровнем сознательности преступника или его осознанием той «опасности», которую его действия представляют для стабильности советского общества. Криминологи утверждали, что более высокий уровень тяжких преступлений в сельской местности объясняется «темнотой и отсталостью деревни <…> или пережитками родового быта» [Езерский 1928: 222]. Они подчеркивали, что отсталость и бескультурие сельских жителей, равно как и их приверженность старинному жизненному укладу, усиливает в них склонность реагировать на проблемы насильственными действиями — в отличие от горожанина который уже давно перестал быть «примитивно импульсивным в своих действиях» [Гернет 1927в: 15-16; Гернет 1927в: 158-159]. Как подчеркивал статистик Д. П. Родин, «если городская преступность направлена против собственности и объясняется <…> общественно-экономическими условиями, сельская преступность направлена против личности и объясняется грубостью и темнотой деревни» [Родин 1926: 95][215]. Гернет к этому добавлял, что «убийство — скорее деревенское преступление, чем городское, и находится в обратном соотношении со степенью культурного развития» [Гернет 1924а: xxiii]. Криминологи подчеркивали: по мере того как на селе будет внедряться новый жизненный уклад, будет искореняться и применение насилия. Соответственно, насилие останется поведенческой нормой в деревнях и в сельской местности, пока культурный уровень на селе не сравняется с городским.

Преступления, которые криминологи характеризовали как типично сельские, кроме прочего, представляли собой меньшую общественную опасность, поскольку совершали их люди отсталые, невежественные, не способные понять противоправность своих поступков, причем действия их, как правило, были направлены против конкретного лица. Например, ленинградский психолог Оршанский рассуждал так:

Деревенский убийца, отставший от современности и часто по-детски жестокий и простой, редко носит в себе черты действительной социальной опасности. <…> Деревенский убийца — человек обычно еще не начавший современной культурной жизни. Городской убийца — уже отживающий или совсем отживший человек [Оршанский 1928: 126-129].

Даже средства совершения преступлений на селе оставались более «примитивными» — на это указывает Маннс:

Если в городе орудием убийства обычно являются револьвер и кинжал, то в деревне на первом месте стоит топор, т. е. предмет, который в крестьянском обиходе имеется всегда под рукой. За топором идут