Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк Страница 47

вспоминал Коль, — служил в вермахте, не был нацистом, но и не выступал против нацистов. Он и его братья упорно молчали о том, что они делали на Восточном фронте. Или повторяли: “Мы только выполняли приказы”. Когда я готовил радиопередачу о преступлениях вермахта, то беседовал с тридцатью бывшими солдатами, и только трое признали, что участвовали в преступлениях и сожалели о содеянном. Десятки немецких издательств отказались печатать мою книгу о злодеяниях группы армий Центр. Мы пережили огненные смерчи во время бомбежек Гамбурга и Бремена или, по крайней мере, слышали о них. Но кто хоть одним словом упомянет русские разбомбленные города и уничтоженные деревни? Мы знаем постыдно мало о том, что там происходило. На пути нашим чувствам и восприятию мы возвели некое подобие железного занавеса».

Существенный вклад в новое прочтение событий, развернувшихся после 22 июня 1941 г., внесли ученые, представлявшие Ведомство военно-исторических исследований. В 1983 г. вышел в свет четвертый том коллективного труда, посвященный подготовке и начальному этапу германской агрессии против Советского Союза. И хотя в томе содержались определенные уступки консервативным идеологам (один из авторов тома признавал, что «при оценке плана “Барбаросса” выявились противоположные точки зрения»), общий вывод был однозначным: война против СССР явилась «тщательно спланированной войной на уничтожение», противоречащей «общепринятым нормам и обычаям ведения военных действий». Эта война, говорилось в томе, стала для Гитлера «более необходимой, чем война на Западе, и обрела значение, которое оттеснило на задний план всякие моральные сомнения». «О превентивном ударе Красной армии, — особо подчеркивали авторы, — речь не шла. Данные оценки обстановки противника и намерений Сталина неоднократно подтверждали как Гитлеру, так и планирующим военным инстанциям, что наступления Красной армии пока опасаться не следует»[665].

На основании тщательного анализа разнообразных источников военные историки утверждали: несмотря на первоначальные успехи вермахта, уже к концу лета 1941 г. стало ясно, что цели, определенные планом «Барбаросса», не достигнуты, а боевая мощь советских вооруженных сил не сломлена. Вопреки допущенным советской политической и военной элитой грубым ошибкам, ценой упорного сопротивления народа и гигантских жертв СССР смог «обеспечить крах оперативно-стратегических и экономических планов германского командования, полностью разрушил иллюзии Гитлера, связанные с тем, что он сможет еще раз вести войну на одном фронте… Это, несмотря на дальнейшие частичные успехи войск и подъем военного производства, по существу, и решило судьбу Германии»[666]. В томе содержалась решительная критика пущенных в ход генералами вермахта версий о том, что только Гитлер, будучи дилетантом в военного деле, единолично повинен в поражениях рейха.

Вольфрам Ветте, один из авторов многотомника, убедительно показал, что тезис о «превентивной войне вермахта» был неотъемлемой составной частью «пропагандистского музыкального сопровождения» германской агрессии против СССР. Ветте опубликовал архивные документы, из которых явствовало: 21 февраля 1941 г., когда подготовка к нападению шла уже полным ходом, командование вермахта издало директиву о том, что «прикрытие операции “Барбаросса” является важнейшей задачей военной пропаганды». В обращении Гитлера, прочитанном по радио в ночь с 21 на 22 июня, было сказано, что причиной нападения будто бы является «военная угроза со стороны Советского Союза»[667].

В ходе «спора историков» вновь была выдвинута версия о «превентивном» характере нападения фашистской Германии на СССР. По уверению сотрудника Ведомства военно-исторических исследований Иоахима Хоффмана, летом 1941 г. Гитлер «имел последнюю возможность упредить другого агрессора», а публицист Гюнтер Гилессен утверждал: гипотеза о «нападении Сталина на Гитлера» будто бы становится «все более убедительной»[668].

Критика установок Хоффмана и Гилессена была аргументированной и повсеместной. Однако весной 1989 г. в ФРГ, а затем и в других странах Запада была опубликована под псевдонимом «Виктор Суворов» рассчитанная на массового читателя, запрограмированная на сенсацию и эпатаж книга «Ледокол». Произведение Суворова обладало внешними (только внешними!) признаками труда, основанного на документах, на ее страницах не без литературного мастерства имитируется процесс переосмысления прошлого.

Тезисы автора предельно просты: Вторая мировая война стала результатом дьявольского замысла Сталина, который — «главный ее виновник и главный зачинщик» — сначала «создал Гитлера», а затем «первым начал мобилизацию, сосредоточение и оперативное развертывание», «первым потянулся к пистолету». Что же касается Гитлера, то он «имел неосторожность поверить Сталину», «к войне против Советского Союза не готовился», а германская армия «к серьезной войне была катастрофически не готова»[669]. Любое из этих утверждений идет вразрез с общепринятыми выводами мировой исторической науки, и доказать это предельно просто: достаточно раскрыть общедоступные издания — «Военный дневник» генерал-полковника Гальдера или материалы Нюрнбергского процесса.

Ожидаемой сенсации в ФРГ не произошло. Ученые обратили внимание на почти дословное совпадение аргументов Суворова с тезисами австрийского консервативного идеолога Эрнста Топича, который утверждал, что Вторая мировая война являлась «агрессией Советского Союза против Запада», а «Германия и Япония были всего лишь военными инструментами Кремля»[670]. Бернд Бонвеч писал, что претендующее на документальность сочинение Суворова на деле относится к «вполне определенному жанру литературы, стремящейся снять с Германии ответственность за агрессивную войну». В политике Сталина накануне 22 июня многое, отмечал Бонвеч, «заслуживает критики и резких нападок», но мнимый план нападения СССР на Германию «не принадлежит к списку его прегрешений»[671]. Бернд Вегнер полагал, что проблема «превентивной войны» давно уже «решена в научном отношении» и имеет ныне смысл «политикоидеологического спора»[672]. Герд Юбершер убежден: данную версию, «не имеющую значения для историографии», могут поддержать только «аутсайдеры от науки, “вечно вчерашние”, историки-любители и авторы из правоэкстремистского лагеря», недвусмысленно стремящиеся «избавиться от ответственности за агрессию»[673].

Ганс-Адольф Якобсен указал, что немецкие историки не могут привести ни одного документа в пользу версии о подготовке Сталиным превентивного удара: «Из многочисленных архивных материалов и из личных бесед с генералом Гальдером я вынес убеждение, что Гитлер вовсе не исходил из того, что “русские окажут немцам любезность”, напав на нас первыми. Гитлер с самого начала планировал агрессию… Можно с уверенностью сказать, что серьезные научные исследования по истории Второй мировой войны дают однозначный ответ на вопрос, как следует оценить эту дату — 22 июня 1941 года. Для подавляющего большинства ученых в Германии и за рубежом ясно, что война против Советского Союза отнюдь не была превентивной»[674].

С точки зрения сотрудника Ведомства военно-исторических исследований Юргена Фёрстера, невозможно «оправдать преступления Гитлера преступлениями Сталина». Для интерпретации похода Гитлера на Восток как «превентивной войны» отсутствуют необходимые предпосылки: «невозможно документально доказать, что причиной операции “Барбаросса” было ощущение военной угрозы с советской стороны». Стремясь обнажить корни мифа