В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII Страница 48

— Осман-султан с великим государем, сыном вашим, хочет быть в крепкой братской дружбе и любви и на польского короля стоять с ним заодно.

— Перемирие с поляками, — отвечал ему Филарет, — сын мой велел заключить только для меня; между сыном моим и польским королем и сыном его дружбы и любви теперь нет — неправды их и московского разоренья забыть нам нельзя. Мы того только и ждем, чтобы польский король хотя бы в малом в чем мир нарушил. Сын мой для султановой любви тут же пошлет на него рать.

Уже созван был собор, и на нем били челом государям, «чтобы они за святые Божии церкви, за свою государскую честь и за свое государство против недруга своего стояли крепко». Уже государь указал послать в города свои грамоты, где говорилось о неправдах польских и велено было боярам, воеводам, дворянам и детям боярским всех городов и всяким служилым людям быть готовыми на службу тотчас и ждать царских грамот; но до войны дело на этот раз не дошло. Предприятие султана против Польши кончилось неудачно; ей удалось также заключить перемирие и со шведами, а без союзников воевать для России было еще не под силу. Вместо войска на литовский рубеж был отправлен посол, чтобы переговорить с польскими сановниками о больших делах — о титуле и о ворах, которые присылали листы с укоризнами на государя, называя его полуименем, но переговоры эти ни к чему не привели.

После того долго, целых девять лет, готовилась Москва к войне. Русских ратных людей учили иноземному строю — превосходство его уже понимало тогда московское правительство. Закупали за границей ружья, порох, ядра, сабли. Несмотря на бедность казны, не жалели денег на ратное дело.

В апреле 1632 года умер польский король Сигизмунд. В Польше начались обычные беспорядки, которые всегда обуревали ее во время междуцарствия, при выборе нового короля. На шумных сеймах шли бесконечные споры и ссоры; являлось обыкновенно несколько охотников до королевского венца. У каждого были свои сторонники; пускались в дело подкупы и всякие неправды, лишь бы навербовать побольше голосов. В пору междуцарствия все дела в Польше были обыкновенно в застое. Для врагов ее, желавших свести с ней счеты, такая пора была самая удобная.

Царь и патриарх решили начать войну. Созван был Земский собор. На нем было положено отмстить полякам за прежние их неправды и отобрать у них русские города, захваченные ими. Решено было собрать по-прежнему с торговых людей пятую деньгу (то есть пятую часть имущества), а бояре, дворяне, монастыри и прочие обязались по мере сил давать вспоможение. Назначены были и лица ведать сбор этих «запросных денег», как их называли.

Начальником над ратью назначили сначала князя Черкасского, а товарищем ему — князя Лыкова. Но последний не хотел принять своей должности: ссылался на то, что он служит государю сорок лет, лет с тридцать ходит в походы начальником, а не подчиненным и не в товарищах. Этот местнический спор по жалобе Черкасского был разобран, и князь Лыков «за свою бездельную гордость и упрямство» должен был уплатить за бесчестье Черкасскому 1200 рублей, двойной оклад его жалованья. После этого главное начальство над войском вручено было боярину Михаилу Борисовичу Шейну, известному своей обороной Смоленска, а в товарищи ему назначили Артемья Измайлова. Войска с ним пошло в поход 32 тысячи с 158 орудиями. Другие воеводы тоже должны были двинуться к литовской границе.

Война началась очень удачно. Заняты были города Серпейск, Дорогобуж, и затем стали сдаваться один город за другим. Шейну велено было из Дорогобужа идти немедля под Смоленск, и, чтобы не было никакой помехи делу, государь приказал всем воеводам, головам и дворянам быть «без мест» на все время войны, то есть не вести никаких местнических споров между собой.

Шейн подступил к Смоленску и осадил его, но осажденные держались крепко. Восемь месяцев уже длилась осада. Русская рать окружила со всех сторон город, сделаны были кругом земляные окопы, откуда беспрерывно били по городу из пушек. Полякам трудно было держаться в городе — у них уже чувствовался недостаток в съестных припасах. Со дня на день ждали сдачи города, как вдруг нежданно-негаданно явилась к нему помощь: междуцарствие в Польше кончилось, избран был Владислав, и первым делом его было идти на выручку осажденных. В августе 1633 года с 23 тысячами войска подошел он к городу. В то же время дано было позволение днепровским казакам вторгнуться в московские пределы и пустошить землю; подбили к тому же поляки и крымских татар. Прослышав, что татары воюют южную украину, многие ратные люди стали самовольно уходить из стана Шейна, опасаясь за участь своих семейств. Сразу несколько бед обрушилось на русских. Шейн не догадался отойти от Смоленска — думал в своих окопах отсидеться от поляков до новой помощи ратными силами из Москвы. Владиславу удалось ввести свежие силы в Смоленск, стеснить русских и даже окружить их. Русская рать попала, как говорится, между двух огней: с одной стороны Смоленск, с другой — войска Владислава. Шейн стянул все свои силы в одно место. На беду для русских, поляки взяли и сожгли Дорогобуж, где был склад всяких запасов для войска, затем перекрыли все дороги к Смоленску. Попробовал Шейн выбиться из осады, но было уже поздно: неприятель успел сильно укрепиться на занятых местах. С конца октября русским пришлось сносить и голод, и холод; в русском стане поднялись раздоры. Более всех не ладили между собой иноземцы-военачальники. Дело дошло до того, что один из них, поссорившись с другим, схватил пистолет и положил своего противника на месте на глазах самого Шейна. От голоду и холоду начались в стане болезни; смерть ежедневно уносила многих. Продержался Шейн до февраля 1634 года. Ни ратной помощи, ни съестных припасов из Москвы не приходило. Хотя царь знал о бедственном положении русской рати под Смоленском, но помочь беде не мог: в скором времени нельзя было снарядить новое войско, да и средств для войны уже не было. Иноземцы, служившие в русском стане, стали сноситься с поляками, которые не раз уже предлагали сдаться на милость короля. Сначала Шейн колебался, наконец, видя невозможность дольше обороняться, согласился. Условия были и тяжелы, и унизительны: он должен был выдать всех польских перебежчиков, освободить всех пленных, дать иноземцам полную свободу вернуться в отечество или вступить в польскую службу. Все русские, составлявшие рать Шейна, должны были присягнуть, что в течение четырех месяцев не будут воевать против короля; притом они обязывались выдать весь наряд (пушки), все знамена и все оружие, оставшееся после убитых ратных людей. Вот главнейшие из условий. Шейн согласился.

19 февраля остатки русской рати выступили из острога (укрепления), где они оборонялись от поляков. Вышли со свернутыми знаменами, с погашенными фитилями, тихо, без музыки. Поравнявшись с тем местом, где был король верхом на коне, окруженный своими сановниками, русские воины положили все знамена на землю и ждали, что прикажет король. Гетман от имени его велел поднять их. Этим выражалась королевская милость к русским. Русское войско после этого, подняв знамена, зажегши фитили, с барабанным боем двинулось по московской дороге. Шейн и другие начальные люди, поравнявшись с королем, сошли с коней и низко поклонились ему, затем по приказанию гетмана сели опять на лошадей и отправились в путь. Всего войска из-под Смоленска было выведено восемь тысяч с небольшим; многие больные на дороге умерли; иноземцы большей частью изменили, перешли на службу к королю. Так печально кончился этот поход, к которому долго и старательно готовились и на успех которого сначала так надеялись. Шейн, доблестно оборонявший раньше Смоленск, оказался неискусным вождем в открытом поле.

Плачевная участь ждала воеводу в Москве. Патриарх Филарет умер, и бояре, окружавшие царя, опять вошли в большую силу, а среди них было много врагов Шейна. Его обвинили в измене и осудили на смерть. Когда его подвели к плахе, дьяк прочел обвинение: «Ты, Михайла Шейн, из Москвы еще на государеву службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки, высчитывал ему прежние свои службы с большою гордостию, говорил, будто твои братья бояре в то время, как ты служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью пред государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстником (равным) не поставил. Государь, жалуя и щадя тебя для своего государства и земского дела, не хотя тебя на путь оскорбить, во всем тебе смолчал; бояре, которые были в то время пред государем, слыша от тебя такие многие грубые и поносные слова и не хотя государя раскручинивать, также тебе смолчали». Затем Шейн обвинялся в медленности — в том, что он с товарищем своим упустили удобную пору для похода и, дождавшись ненастных дней, повели войско в путь. Поставлена была в вину воеводе и его суровая строгость к ратным людям, обижавшим во время похода мирных жителей; особенно же обвинялся он за то, что выдал королю польских и литовских людей, передавшихся от короля на службу царю, выдал королю все пушки, положил пред ним свернутые знамена и кланялся ему в землю, «чем сделал большое бесчестье государскому имени». Припоминалось Шейну и то, что он, пятнадцать лет тому назад, вернувшись из польского плена, не сказал государю, что целовал крест польскому королю и сыну его. «Будучи под Смоленском, — говорилось в обвинении, — изменою своею государю и всему Московскому государству, литовскому королю присягу исполняя, во всем ему радел и добра хотел, а государю изменял».