Нина Молева - Тайны Федора Рокотова Страница 25

Но ведь к той же литературной среде Петербурга надо отнести и неудавшегося фаворита Елизаветы Н. А. Бекетова. После рокового вмешательства Мавры Шуваловой в его судьбу ему пришлось немало пережить. Действующая армия. Сражения при Гросс-Егерсдорфе и Кенигсберге. Затянувшийся на годы плен после неудачной битвы под Цорндорфом. Далеко не почетное возвращение на родину, когда для него не находится ни должности, ни дел. И, наконец, производство сразу в генерал-майоры. При всей ограниченности своих дипломатических способностей Петр III понимал, что именно Никиту Бекетова следует противопоставить его счастливому сопернику И. И. Шувалову. В этом новом качестве замеченного императором придворного Бекетов и позирует Рокотову.

В энергичном, почти суровом лице молодого генерала невозможно угадать черты кадета, поразившего своей девичьей внешностью Елизавету Петровну и фарфоровым румянцем щек вызывавшего зависть придворных красавиц. Огрубевшие черты, заплывшие до щелочек глаза, выступившие скулы, жесткий оценивающий взгляд говорят о все еще живых честолюбивых надеждах. Когда-то двадцатилетний Никита Бекетов, увлеченный своим успехом, настолько „возгордился, начал представлять из себя вельможу и принимать других вельмож и старых придворных в шлафроке“. Теперь у него появится другая возможность ощутить свое могущество, но только в далекой Астрахани ее губернатором.

По-прежнему склонный к роскоши, Бекетов сумеет проявить там незаурядные, как оказалось, административные способности. Его родной племянник, поэт И. И. Дмитриев, явно преувеличивал в своих посвященных дядюшке стихах:

Воспитанник любви и счастия богини,Он сердца своего от них не развратил;Других обогащал, а сам, как стоик, жилИ умер посреди безмолвныя пустыни!

При непосредственном участии „стоика“ будут организованы астраханские рыбные промыслы — кстати, лучший сорт икры получит название „бекетовской“, создано местное виноделие и земледелие. Н. Бекетов сумеет улучшить отношения с калмыками, наладить торговлю с Персией, основать немецкую колонию на Волге, построить крепость Енотаевск. И при всем том он не оставляет занятий литературой. Н. И. Новиков замечал о Бекетове: „В молодых своих летах много писал стихов, а более всего песен, из которых многие напечатаны в книге „Собрание разных песен“ в 1769 и 1770 годах. Его песни многими знающими людьми похваляются. Он сочинил также трагедию, но в свет ее не издал“. Речь шла о многоактной драме из ассирийской жизни.

Но едва ли не самым ярким представителем круга передовых дворянских литераторов, с которым оказывается связанным Федор Рокотов в эти петербургские годы, был Богдан Елчанинов. Талантливый писатель, он двадцати шести лет (вскоре после написания его портрета Рокотовым) был убит под Браиловом. Елчанинов близок с автором первых русских народных комедий В. И. Лукиным, который посвящает ему своего знаменитого „Щепетильника“, предпосылая пьесе обращенное к другу послание. Лукин мечтает о „всенародном театре“, в том числе и для „низких степеней народа“, и гневно обличает богатых помещиков, „которые от чрезмерного изобилия о крестьянах иначе и не мыслят, как о животных, для их сладострастия созданных. Сии надменные люди, живучи в роскошах, нередко добросердечных поселян, для пробавления жизни нашей трудящихся, безо всякой жалости разоряют. Иногда и то увидишь, что с их раззолоченных карет, с шестью лошадьми без нужды запряженных, течет кровь невинных земледельцов“.

Произведения самого Елчанинова еще нельзя отнести к числу народных комедий, которым он отдает предпочтение. Это, скорее, род бытовых комедий с достаточно условными ситуациями. Но гораздо важнее была внутренне воспринятая писателем сумароковская программа дворянских обязательств перед обществом и воспитательной, преобразующей человека роли искусства. Примером идеального дворянина мог служить сам Сумароков, но им был в полной мере Елчанинов в творческом его портрете, нарисованном Н. И. Новиковым: „Елчанинов Богдан Егорович — полковник и святого Георгия кавалер 4 класса. Сей сочинил две комедии: первая „Награжденное постоянство“, а другая „Наказанная вертопрашка“, во I действии. Обе комедии представлены были с успехом на придворном российском театре, а последняя и напечатана в Санкт-Петербурге 1767 года, которые знающими и беспристрастными людьми довольно похваляются. Он перевел с большим успехом Дидеротовы комедии „Чадолюбивый отец“ и „Побочный сын“, также „Письма мистрис Фанни Буртлед к милорду Карлу Альфреду“. По его склонности к театру превеликая была надежда видеть и еще много сочиненных им комедий; но к великому сожалению он убит при Браилове во время неприятельской вылазки 1769 года сентября 20 дня, оказав прежде многие опыты неустрашимости своей и храбрости. Смерть его, как искренним друзьям, так и тем, которые только его знали, приключила печаль и сожаление. Должно в честь его сказать, что имел он довольно острый разум, немалое просвещение и приятный нрав; в дружбе был верен, скромен и постоянен; любил честь, добродетель и словесные науки. Если ж можно было что в нем похулить, так это было чрезмерное его чистосердечие и излишняя доверенность его к тем друзьям, которые оказались его недостойными“.

И на рокотовском портрете он удивительно отличается от лиц придворного круга открытостью взгляда, живостью некрасивого выразительного лица, непосредственностью человека, не привыкшего скрывать своих мыслей, горячего в споре и категоричного в суждениях. Он так же непримирим в литературных вкусах, как отважен в бою, может одновременно осуждать, требовать, печалиться и возмущаться — по-своему единственный образ, с которым доведется встретиться за свою долгую жизнь портретисту. К сожалению, оригинал портрета исчез, и памятью о нем осталась выполненная в 1771 году Д. Ф. Герасимовым гравюра.

Рокотова явно увлекает эта новая среда передовых дворянских литераторов, и, может быть, эта связь становится косвенной причиной нарастающего конфликта художника с Академией. То, что представлялось возможным при И. И. Шувалове в отношении объема творческой работы, самого положения преподавателя, становится невозможным при новом президенте И. И. Бецком. Бецкой далеко не сразу после своего последовавшего в первой половине 1763 года назначения начинает по-настоящему заниматься Академией. В течение первых нескольких лет его мысли и энергию поглощает главным образом Воспитательный дом, трудности, возникающие при его организации. И тем не менее уже первый ордер Бецкого адъюнктам достаточно четко определял то подчиненное положение на одной из низших ступенек чиновничьей иерархии, которое им отныне следовало занимать: „Благородным господам адъюнктам для наступающего публичного акта в императорской академии художеств, сего июня (1763) с 28 числа изволите быть в апартаментах академических по два переменяясь через каждые два дни для наблюдения порядка и показания публике. И учредить изволите учеников первова и второва классов тех, которые имеют мундиры, чтоб во всяком классе были по два безотлучны по одному первова и по одному второва классов и дабы под дирекциею вашей все были в порядке и чистоте и в лучшей благопристойности (и) академия была предоставлена публике к общему нашему удовольствию пребывая несумненным ваш усердный слуга Бецкой“.

Когда происходившие перемены стали для Федора Рокотова особенно ощутимыми? Возможно, после назначения руководителем класса живописи С. Торелли, который в июле 1766 года из числа всех русских академиков предлагает избрать адъюнкт-профессором Г. И. Козлова, и никому не приходит в голову назвать имя Ф. С. Рокотова. Но если в отношении Г. И. Козлова речь шла об исторической живописи, которой в Академии всегда отводилось первенствующее положение, то решение о введении в состав Совета К. И. Головачевского непосредственно задевало Рокотова. Четвертого сентября того же 1766 года из числа преподавателей портретного класса именно он производится в советники Академии художеств с тем, чтобы, кроме того, „ему заседать в совете за недостатком членов, также Гроту, Кювилье и Пекену“. Рокотов остается незамеченным. Но последним и самым тяжелым нанесенным художнику ударом было назначение руководителем вновь образованного класса портретной живописи именно К. И. Головачевского. Спустя четыре года этот класс будет у него отнят и передан Д. Г. Левицкому, а пока, в апреле 1767 года, дальнейшее пребывание Рокотова в академических стенах действительно становилось бессмысленным. Ему не оставалось ничего другого, как оставить „храм на Васильевском острову“.

В старой столице

Не токмо у стола знатных господ, или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который дал мне смысл, пока разве отнимет.