Андрей Якубовский - Профессия: театральный критик Страница 42

Конечно, в пьесе, написанной по мотивам "Конармии" И. Бабеля и поставленной Театром им. Вахтангова, есть сцены романтически воз­вышенные — есть они и в спектакле, в котором заняты лучшие силы вах-танговцев: Ю.Борисова, М.Ульянов, Н.Гриценко, Ю. Яковлев, Л. Паш­кова. Но только это романтика самого общего и, я бы сказал, поверхно­стного плана. Она опирается на яркие, подсвеченные сочным юмором за­рисовки фронтового быта, на самобытные до причудливости образы кон­армейцев, но почти вовсе минует психологическую сложность характе­ров, подчас жгучий драматизм ситуаций, всегда озаренный у Бабеля трагическим светом смертельной, жертвенной, яростной борьбы за но­вую, рождающуюся в муках жизнь. Односторонняя прямолинейность трактовки персонажей, комическое начало, ощутимое в бравурной смене эпизодов спектакля, мешают театру подняться до уровня прозы Бабеля.

Нечто похожее произошло, на мой взгляд, в одном из спектаклей Театра сатиры, посвященном героям первых пятилеток. Молодой та­лантливый режиссер М. Захаров создал по мотивам пьес драматурга Н. Ф. Погодина музыкальное представление— "Темп-1929". Этот изо­бретательный по режиссуре, пластически выразительный спектакль, участники которого задорно поют и пляшут, показался мне не только неожиданным, но при всей своей художественной свежести далеко от­ступающим от внешне сдержанной, деловитой, внутренне напористой и резкой стилистики погодинской драматургии. Трудовой энтузиазм, представленный в условном, театрализованном обличье, теряет в ис­кренности, скрытая лирика образов, делаясь явной, оборачивается "опе­реточной" демонстрацией чувств. Кажется, оригинальность в данном случае оплачена легкомысленным отношением к прошлому...

Но рядом в то же самое время возникали постановки, различные по своей силе, по решению, по цельности художественного впечатления, ярко передавшие подлинный смысл революционной борьбы, мужест­венные и вместе с тем глубоко трогающие — "Мать" М. Горького (Те­атр на Таганке), "Разгром" по А. Фадееву (Театр им. Маяковского), "Шторм" В. Билля-Белоцерковского (Театр им. Моссовета) и "Драмати­ческая песня" по Н. Островскому (Театр им. Пушкина). Они, я думаю, могли бы составить в глазах зрителя своеобразную хронику революции, потому что хронологически как бы продолжают и своими художествен­ными особенностями интересно дополняют друг друга.

Суровый и сосредоточенный спектакль Юрия Любимова до жесто­кости правдив. Вместе с тем он неуклонно развивает тему крепнущего протеста. Режиссер уравновешивает резкий натурализм ряда эпизодов (избиение агитатора, разгон демонстрации) отчетливо условным реше­нием других. В спектакле возникает образ мира, расколотого попо­лам, — противостояние обезличенного строя солдат, марширующих по сцене, и рабочих, каждый из которых дан в немногих, но выпуклых и человечных чертах.

Спектакль достигает редкой обобщающей силы особенно в массовых сценах. В эпизоде маевки она отливается в образы высокой символики: горстка смельчаков под красным знаменем;алое зарево затопляет сцену; пронзительно и тревожно, как призыв боевой трубы, ревет заводской гудок, прямо тут, на глазах у зрителя, разбрасывающий клубы пара...

Марк Захаров прочитывает роман Фадеева в возвышенно-поэти­ческом ключе. Он стирает в облике своих героев, дальневосточных пар­тизан, все случайное, внешнее, чуждается подробностей, могущих уве­сти спектакль от пульсирующей в нем страсти: выжить, выйти из окру­жения, чтоб биться, чтоб победить. Режиссер воспринимает жизнь пер­сонажей в едином потоке общего для всех стремления, хоть оно и осу­ществляется всякий раз по-разному, строит свой спектакль как массовое действо, как ораторию о народном подвиге. В этом ему помогает ху­дожник В. Левенталь, декорация которого сильно выражает тему произ­ведения: обнаженный помост, схваченный полукольцом металлически мерцающего задника со все суживающимся просветом посредине, — образ зловещей тайги, образ окружения...

Юрий Завадский освобождает "Шторм" от бытовой деталировки, от колоритной внешней характерности игры. Он сводит к минимуму исто­рически точную декорацию, костюмировку, грим. Спектакль решен как праздничный концерт, как поэтическое воспоминание о героическом времени, волнует безусловной правдой характеров.

Борис Равенских пропитал свою постановку музыкальностью, пе­сенной широтой, скульптурной ясностью мизансцен — в ней, кажется, использованы все возможные средства театральной выразительности. Режиссер сценически решает роман "Как закалялась сталь", выходя за рамки бытового материала, поднимаясь от живых наблюдений писателя, участника революции, Гражданской войны, социалистического труда, к мощному, эмоционально напряженному воссозданию процесса рожде­ния нового времени, нового человека. Высвобождая внутреннюю энер­гию произведения, Равенских ставит на сцене рядом Островского и Корчагина; сопоставляя трагические судьбы писателя и его героя, он раскрывает величие рядового революции, отдавшего свою жизнь и та­лант "борьбе за освобождение человечества".

Каждый из этих спектаклей по-своему выявляет возможности по­этического театра в решении исторической темы. Вместе же взятые, они напоминают, что поэтическая режиссура нуждается в поддержке глубо­кой и правдивой игры актеров— сильной, свободной, незабываемой. Именно такой, какую показывают в этих постановках исполнители: 3. Славина — молодая актриса, волшебным образом перевоплотившаяся в Пелагею Ниловну, шаг за шагом проследившая рождение революци­онного сознания в этой темной, забитой женщине; А. Джигарханян, соз­давший монолитный, прочно приковывающий к себе внимание образ Левинсона; Л. Марков, сумевший раскрыть и смертельную усталость, и личную трагедию, и несокрушимую энергию своего председателя уко-ма; А. Локтев, убедительно показавший, как молодая жизненная сила, что бродит в Павке Корчагине, организуется в волевое стремление к справедливости и свободе...

Революция, социалистический труд, война... Военное прошлое вхо­дит в сегодняшнюю жизнь правдой художественных отражений, стано­вится одной из тех великих сил, которые формируют гражданский об­лик наших современников. В последних спектаклях, посвященных во­енной теме, театр стремится сомкнуть настоящее с прошлым, проверить день нынешний днем минувшим. Так происходит в, быть может, луч­шем со времени охлопковской "Молодой гвардии" спектакле о Великой Отечественной войне — в инсценированной Театром на Таганке повес­ти Б. Васильева "А зори здесь тихие...".

Спектакль Ю. Любимова и Б. Глаголина поражает прежде всего тем, что простыми, казалось бы, а на самом деле тщательно и точно отобранными средствами, тяготеющими к прозрачным и пронзитель­ным сценическим метафорам, он освещает материал огромной драмати­ческой сложности. Это подчеркнуто простодушной искренностью ис­полнителей, очень лично и непосредственно проживших на сцене судь­бы своих героинь девушек-зенитчиц и их командира, встретившихся в неравной схватке с врагом. До последнего своего момента сохраняя эту исповедническую открытость интонации, спектакль все глубже за­хватывает содержание характеров и событий, становится все строже, все чаще взрывается в нем неумолимая последовательность повество­вания свободными всплесками до времени потаенного трагизма. При этом он ошеломляет неожиданной наивностью режиссерских и живо­писных решений, неисчерпаемо емких в поэтическом смысле, пробуж­дающих фантазию зрителей (художник Д. Боровский). Острый, бегаю­щий луч прожектора, направленный на вращающийся под потолком театра пропеллер вентилятора, сухой треск зенитного пулемета, вой сирены — и картина напряженного боя готова. Борта разъятого на час­ти кузова военного грузовика, подвешенные вертикально, неровные блики света на них, звуки леса— вот вам и край лесного болота, где ожидают девушки фашистских десантников, где примут они смерть, но врага не пропустят...

Спектакль вмещает в себя и вызывает в зрителе такое обилие тре­вожащих раздумий, накапливает такую нестерпимо обостренную эмо­циональность, ведет к рождению такой яростной любви и ненависти, что при всей своей намеренной простоте воспринимается как мощный, будоражащий душу призыв — перефразируем слова Маяковского — "причаститься великому чувству" испытаний войны, боли ее потерь, мужеству ее героев.

В немногих словах об этой удивительной работе никак не сказать. Образы, созданные талантливыми исполнителями, среди которых труд­но кого-либо выделить (хотя первым по праву следует поставить актера проникающей искренности и покоряющего обаяния В.Шаповалова — старшину Васкова), все время обращаются к зрителю новыми гранями. При этом спектакль сохраняет нерушимую цельность, основа кото­рой — в глубокой гражданственности и мужественной человечности ощущения военного прошлого, в слиянии мотивов трагических и про­светленных.