Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней Страница 92

Наверху шестерка. Драконы бьются на окраине.

– Их кровь – синя и желта.

‹В действии шестерок благоприятна вечная стойкость›.

№ 3. Чжунь. (Начальная трудность. Изначальное свершение; благоприятна стойкость.) Незачем иметь, куда выступить. Благоприятно для возведения князей.

В начале девятка. Нерешительное кружение на месте.

– Благоприятно пребывание в стойкости; благоприятно для возведения князей.

Шестерка вторая. В трудности, в нерешительности четверка коней тянет в разные стороны!

– ‹Если бы› не разбойник, ‹то был бы› брак. ‹Но› девушка стойко не принимает его. Через десяток лет – примет.

Шестерка третья. Выйдешь на оленя без ловчего – лишь ‹попусту› войдешь в лес.

– Благородный человек предвидит события: не лучше ли оставить ‹начатое дело, ибо его› продолжение приведет к сожалению.

Шестерка четвертая. Четверка коней тянет в разные стороны! Добивайся брака.

– В дальнейшем счастье. Ничего неблагоприятного.

Девятка пятая.

– В малом – стойкость к счастью, в великом – стойкость к несчастью.

Наверху шестерка. Четверка коней тянет в разные стороны! Слезы до крови – льются сплошным потоком.

№ 4. Мэн. (Недоразвитость. Свершение. Не я ищу юношей; юноши ищут меня. По первому гаданию – возвещу; повторное и третье – смутит. Раз смутит – не возвещу. Благоприятна стойкость.)

В начале шестерка. Развитие недоразвитого.

– Благоприятно для применения казней над людьми, для освобождения колодок на руках и ногах, ибо продолжение ‹их несвободы › приведет к сожалению,

Девятка вторая. Сын управляет всем домом.

– Приятие недоразвитых – к счастью; взятие жены – к счастью.

Шестерка третья. Незачем брать жену. ‹Oна› увидит богача и не соблюдает себя.

– Ничего благоприятного.

Шестерка четвертая. Стеснение от недоразвитости.

– Сожаление.

Шестерка пятая. Недоразвитость юноши.

– Счастье.

Наверху девятка. Удар по недоразвитости.

– Не благоприятствует ‹тому, чтобы› быть разбойником;

благоприятствует ‹тому, чтобы› справиться с разбойником».

Известно, что Китай встречал ХХ век, имея в качестве государственной религии шаманизм. Удивляет ли вас это и почему?

Индийская Книга гимнов «Ригведа» появилась задолго до китайского «И Цзина». БСЭ 1975 года сообщает в соответствующей статье, что окончательное оформление этого памятника принято относить к Х веку до н. э., но некоторые гимны «восходят, очевидно» к середине 2-го тысячелетия до н. э. Мы не можем объяснить вам, откуда появилось в Энциклопедии слово «очевидно» применительно к столь отдаленным временам, но вынуждены учитывать, что Х век относится к линии № 4, а середина 2-го тысячелетия – к линии № 3.

В той же статье «Ригведа» историки сообщают, что гимны («очевидно», в той седой древности) «слагались на диалектах, объединяемых термином «ведический санскрит», но в статье «Санскрит» той же Энциклопедии вдруг читаем, что санскрит «распространен в Сев. Индии с I в. до н. э.», после чего рассказывается, что санскритов было много (эпический, классический, ведийский, буддийский, гибридный и джайнский), а вопрос, как же сохранялись гимны «Ригведы», 1028 длинных стихов, на протяжении полутора тысяч лет до появления хоть какого-то санскрита, повисает в воздухе.

Индийская и китайская хронологии чрезвычайно запутаны, и нам не удастся здесь быстро и просто «навести порядок», прикладывая нашу синусоиду, но все же отметим, что I век до н. э., когда санскрит «распространился» в Индии, относится к линии № 9, реальный XVII век, и еще раз процитируем Энциклопедию: «Изучение санскрита в Европе началось с конца 18 в. Знакомство с санскритом сыграло в начале 19 в. решающую роль в создании сравнительно-исторического языкознания».

1. Тогда не было ни сущего, ни не-сущего;Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.Что в движении было? Где? Под чьим покровом?Чем были воды, непроницаемые, глубокие?2. Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не былоРазличия между ночью и днем.Без дуновения само собой дышало Единое,И ничего, кроме него, не было.3. Вначале тьма была сокрыта тьмою,Все это (было) неразличимо, текуче.От великого тапаса[76] зародилось Единое,Покрытое пустотою.4. И началось (тогда) с желания – оноБыло первым семенем мысли.Связку сущего и не-сущегоОтыскали, восприемля в сердце, прозорливые мудрецы.5. Вервь их простерта поперек. Было лиВнизу (что), было ли вверху?Носители семени были, силы были.Вожделение – внизу, усилия – вверху.6. Кто поистине знает, кто теперь бы поведал,Откуда возникло это мирозданье?Боги (появились) после сотворения его.(Но) кто же знает, из чего оно возникло?7. Из чего возникло это мирозданье, создал ли(Кто его) или нет? Кто видел это на высшем небе,Тот поистине знает. (А) если не знает?

Между текстами «Ригведы» и работами древнегреческих мыслителей, по традиционным представлениям, девятьсот – тысяча лет. Самым первым философом Греции был, говорят, основатель милетской философской школы Фалес (ок. 625–547 до н. э., линии № 3–4).

«Его называли «первым философом», «первым математиком», «первым астрономом». Он был первым, кто начал доказывать геометрические теоремы. Фалес предсказал солнечное затмение (585 г. до н. э.). Ему было известно годовое движение солнца. Он разделил год на 365 дней, определив продолжительность месяца в 30 дней», – так пишут о нем историки. Перед нами типичный «культурный герой».

Философское учение Фалеса заключалось в поиске первоначала многообразия мира, и основой всего сущего он считал воду, вследствие чего высказывал мнение, что земля находится на воде. Полагают, что к этому предположению он пришел, видя, что пища всех существ – влажная и что само тепло из влажности получается и ею живет (а то, из чего все возникает, и есть начало всего).

Фалесу приписывают следующие изречения:

«Древнее всего сущего – бог, ибо он не рожден. Прекраснее всего – мир, ибо он сотворение бога. Больше всего – пространство, ибо оно объемлет все. Быстрее всего – ум, ибо он обегает все. Сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем. Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает все. Его спросили, что на свете трудно? – «Познать себя». Что легко? – «Советовать другому». Что приятнее всего? – «Удача».

Что божественно? – «То, что не имеет ни начала, ни конца». Что он видел небывалого? – «Тирана в старости».

Когда легче всего сносить несчастье? – «Когда видишь, что врагам еще хуже». Какая жизнь самая лучшая? – «Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других».

Кто счастлив? – «Тот, кто здоров телом, восприимчив душою и податлив на воспитание».

В трактате «О возникновении и уничтожении» Аристотель называет Фалеса древним, как и Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита (линии № 4–5), а Эмпедокла, Анаксагора, Левкиипа и Демокрита (линии № 5–6) упоминает в другом качестве. То есть для Аристотеля древние – это те, кто жил за 100–150 лет до него. Точно так же воспринимали прошлые поколения и в Средние века.

Учеником и последователем Фалеса был Анаксимандр (ок. 610–546 до н. э.). Все его работы утрачены, хотя названия сохранились, так, среди прочих называют его сочинение «О природе». За первооснову всего существующего Анаксимандр принимал апейрон – абстрактное и беспредельное вещество, которое невозможно определить ни как воду, ни как что-либо другое. У Анаксимандра апейрон активен. Благодаря его движению одни вещи рождаются, другие умирают. Эта первооснова сущего ничем не отличается от пурушы индийских Упанишад или от монады Джордано Бруно.

Анаксимандр был стихийным диалектиком. Он учил, что из единого апейрона выделяются противоположности теплого и холодного, сухого и влажного. Возникновение мира рассматривал как борьбу и обособление противоположностей, прежде всего как борьбу тепла и холода. Был первым в греческой философии, поставившим вопрос о происхождении животных и человека.

Понятно, что «Фалес» и «Анаксимандр» – не имена, а просто названия философских течений, которые со временем были отождествлены с людьми. В традиционной истории философии этих «людей» ничего не предшествует, но этого же не может быть!.. Трудов Анаксимандра не осталось, и мы приведем здесь высказывания других философов, упоминавших его.

Августин. – Преемником Фалеса стал его слушатель Анаксимандр и изменил воззрения на природу вещей. Ибо не из одной вещи (как Фалес, из влаги), но из своих собственных начал, думал он, рождается всякая вещь. Он полагал, что эти начала единичных вещей бесконечны и порождают бесчисленные миры вместе со всем, что только в них возникает; миры же те, как он считал, то разлагаются, то снова рождаются – каждый сообразно своему жизненному веку, в течение которого он может сохраняться. Но и он также в этом творении вещей не уделил никакой роли божественному уму.