Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №5 от 21.09.2010 Страница 12

От отца‑фронтовика знаю, что основной едой на фронте была пшённая каша, хотя и заправленная тушёнкой. А «банки» выдавались офицерскому составу и в особых случаях, когда полевая кухня не могла доставить горячую еду. Например, разведке.

Может быть, в больших городах и перепадала она гражданскому населению в редкую стёжку по карточкам, но вся многомиллионная глубинная Россия и видывать её не видывала, и слыхивать о ней не слыхивала.

Я-то знаю! Я прожила все годы войны в эвакуации в небольшом чувашском пристанционном посёлке Вурнары. Ели мы там в основном горох – картошки до весны не хватало, а купить было дорого. Покупали мешок гороха – по осени, когда подешевле – и ели его всю зиму. Варили из него густую похлёбку без всякой американской тушёнки и даже без масла. Соль и вода – всё! А горох в Чувашии был отменный – нелущёный, крупный, не тронутый червоточиной (как теперь в московских «супермаркетах»!). До сих пор помню плавающие по верху гороховые шкурочки, наполненные насыщенным гороховым отваром. Вкусно!

А масло у нас всё-таки было! И знаете какое? Хлопковое! Слыхали про такое? Горьковатое, даже, я бы сказала, горькое. Его берегли, на картошку не тратили. А жарили на нём овощные котлетки – морковные или свекольные, обвалянные в непросеянной, с отрубями, муке. И пили с ними чай, не настоящий, конечно, самодельный – травяной или на сушёных лесных ягодах. Без сахара! Нынешние диетологи сказали бы: самое здоровое питание. Так и выжили.

А ещё грибы. Их в войну в чувашских лесах было видимо-невидимо: некогда было деревенским бабам, заменившим ушедших на фронт мужиков, ходить по грибы. Ходили только дети младшего возраста, без подростков, занятых на колхозных работах. Тогда это было безопасно. Ни бандитов, ни маньяков в чувашских лесах не водилось. А чтобы не заблудиться, ходили не в открытый лес, а на лесопосадки, которые были огорожены слегами. Если и зайдёт кто далеко (посадки-то были большие!), то следовало идти вдоль ограждения до того места, где влезли на посадку. А уж дорогу до посадки знали крепко-накрепко, ходили не один раз – летом по ягоды, осенью по грибы!

Советская власть в войну поддерживала население очень даже хорошо. В Вурнарах, например, можно было пойти «на сепаратор» и получить там даром, сколько хочешь – хоть ведро! – пахты (местные-то не ходили, у многих были свои коровки, а нам, эвакуированным, хватало). Не очень вкусный, но весьма полезный продукт. Терпкая, кисловатая – её и так пили, как квас, и в суп лили «для питательности». Можно было пойти и «за линию», на птицефабрику, и получить там, тоже даром, свежую, ещё горячую куриную кровь и «голубые яйца» (это мы их так называли: если сварить вкрутую подпорченное яйцо и очистить его, на поверхности чётко видны голубоватые пятна. Их срезали, а остальное ели (заметьте: даже в войну недоброкачественный продукт государству не сдавали, не то что нынешние бизнесмены, исповедующие благотворительность. Каждое лето по всей стране массовые пищевые отравления, и не где-нибудь, а в детских учреждениях. Благо‑творители себе в карман!).

Между прочим, куриная кровь, если её поджарить на хлопковом масле да с луком, очень даже напоминает по вкусу жареную печёнку. И если забыть, что это кровь (а голод не тётка!), то даже вкусно.

Расписываю я Вам, господин президент, эти картинки, которым, может, и не место в послании к такому высокому лицу, каким являетесь Вы, чтобы доказать – помогли американцы, спору нет, – но  и без их помощи мы бы и войну выиграли, и с голоду бы не подохли.

Мы, пережившие войну, никогда не забудем, как страстно ждали открытия второго фронта, надеясь, что он приблизит конец войны и наши отцы вернутся домой живыми. Но союзники открыли его, когда война уже перевалила наивысший пик и когда даже дети понимали, что победа – наша.

Фронт неудержимо катился на Запад. Страна  жила в каком-то эйфорическом предвкушении победы. Радио на ночь не выключали (был перерыв в его работе с 24 до 6 часов утра), а утром, едва услышав тикающие звуки метронома, отсчитывающего последние секунды перед началом передач, все бросались к этим чёрным тарелкам, торопясь услышать, какие фронты, командующих которыми мы знали не только по фамилиям, но и по имени и отчеству, насколько продвинулись вперёд за сутки, сколько населённых пунктов освободили. А если среди освобождённых населённых пунктов оказывался крупный город, как угорелые неслись в школу и, влетев в класс, вместо приветствия орали во всю мочь «Харьков взяли!» (или какой-либо другой город) и кидались от радости портфелями.

Не та была страна, чтобы без американской тушёнки с голоду помирать!

Так что же все-таки делать?

Прежде всего перестать врать о Советской власти! Будьте честными, господа!

(??!... Когда же я закончу, наконец, это письмо? Душа рвётся уличить вас, «демократы», во лжи!

Включаю телевизор и слышу: в стране, в которой ничего не было, был магазин, где уже был построен коммунизм – секция №200 ГУМа… и что-то там про мужские сорочки, которые в этой секции можно было купить.

А в других советских магазинах сорочки нельзя было купить?! И это в брежневскую-то эпоху!

В последние предперестроечные годы страна ломилась от товаров. Забыли, господа «демократы»? Во второй половине 70‑х и первой половине 80‑х по всей стране, начиная от крупных московских универмагов, включая ГУМ, до самой захудалой сельской лавчонки, были открыты секции уценённых товаров. Залёживался товар в советских магазинах, не распродавался в положенный 2-годичный срок. И уценялся не какой-нибудь там «неликвид», как вы сейчас завопите, а всё огулом, от импортной обуви до хрустальных ваз и люстр. И уценялся похлеще, чем на ваших распродажах – уценялся-то не от ваших заоблачных цен! Я, растившая сына одна, была завсегдатаем этих секций, всё там и покупала.

Берегитесь, господа! В суд могу подать за клевету! Не сомневаюсь, что выиграю, доказательства представлю неопровержимые: завалявшиеся у меня до сих пор в силу моей привычки ничего не выбрасывать квитанции и чеки на покупки, сейчас сознательно хранимые – своего рода исторический документ, что можно было купить в советских магазинах и сколько тогда это стоило! И свидетелей найду из числа бывших директоров магазинов и заведующих секциями универмагов, а компенсацию за моральный ущерб, выразившийся в обмане целой страны, потребую не меньше 100 миллионов! Детским домам раздам!)

Помимо моральных императивов могу ещё предложить.

Считаю важным, может быть, самым важным для нравственного оздоровления нации, вернуть законным владельцам боевые награды Отечественной войны.

Нельзя оставлять государственные награды в руках воров и спекулянтов!

Не невозможно. Трудно, но, мне кажется, возможно. С помощью Закона, военкоматов и милиции.

И перестаньте, наконец, раздавать 9-го Мая Георгиевские ленточки!

В представлении многих Георгиевская лента ассоциируется только с царскими наградами – орденом Святого Георгия I степени и Георгиевским крестом, кавалеры которых, согласитесь, к Победе Советского Союза над фашистской Германией никакого отношения не имеют.

А вот орден Отечественной войны? Орденом Отечественной войны награждались, независимо от воинских званий, от солдата до генерала, непосредственные участники сражений за проявленные на поле боя храбрость и мужество, что делало его высоко ценимой наградой.

Орденом Отечественной войны были награждены все члены экипажа Героя Советского Союза капитана Николая Гастелло; лётчики авиаполка «Нормандия-Неман»; морской пехотинец Михаил Паникахи, сам охваченный огнём из разбитой пулей бутылки с зажигательной смесью, бросившийся на танк и поджёгший его; партизанские соединения; подпольщики; города, жители которых участвовали в оборонительных сражениях 1941-1943 годов – Новороссийск, Смоленск и др.; газеты, в том числе «Комсомольская Правда».

И т.д.

Всего в годы войны было награждено 1 млн. 275 тыс. участников сражений.

В канун 40-летия Победы орден Отечественной войны был вручен независимо от званий и заслуг ещё 9 миллионам фронтовиков как признание их высокого воинского подвига.

Поистине всенародная награда!

Правильно поступило Советское правительство, хотя, может быть, и с запозданием: многие, очень многие не дожили до 40-летия Победы! Не дожил и мой отец, младший лейтенант Можеев Константин Иванович, в своём последнем бою командовавший пулемётным расчётом и награждённый орденом Отечественной войны II степени за вывод из окружения, сам тяжело раненый в голову и обливаясь кровью, группы бойцов, оказавшихся после гибели командовавшего боем старшего командира без всякого управления.

Уму непостижимо, как удалось! Пуля вошла под правый глаз и вышла пониже левого уха, речевой аппарат был разрушен, способность говорить утрачена. Потеряв сознание в момент ранения и очнувшись лишь спустя какое-то время, он не мог сразу собрать оставшихся на поле боя бойцов, и фланги противника сомкнулись за участком боя, откуда раздавались только беспорядочные выстрелы. Все оказались в окружении. Потеряй отец сознание надолго, могли бы и не выйти. Сильный человек был мой отец, сын кузнеца!