Евгений Додолев - The Взгляд Страница 22

…В знаменитой программе «Взгляд» первых лет перестройки улыбчивые молодые супермены предстали «рыцарями правды» и борцами за «новое телевидение». Смысл новизны, кроме разрешенной, но все равно вызывавшей уважение независимости суждений, был в особом ритме, в котором существовали динамичные молодые люди. Он был естественным, в нем было свое обаяние. Тогда он казался динамикой нового времени.

Сегодня ясно, что это – мотыльковость, которая из модного стиля постепенно перерождалась в жизненную позицию. Ни на чем нельзя cосредоточиться более чем на пять минут. Надо спешить: какая к черту философия, нас ждет очередной клип. Мысль, едва возникнув, зарезается на полуфразе, и уже никого не волнует, чем она завершится: наметили тему любой важности, отметились – и мимо.

За полтора часа программа успевала поговорить обо всем – и ни о чем всерьез. Но воспринимали ее всерьез. Как знак нового сознания. Как образ мысли поколения. Отражала ли она потребности общества? Несомненно. Она давала иллюзию прикосновения к предметам доселе запретным, охотно и задиристо разоблачала. Но дальше не шла. Ее борьба состояла из мелких тычков-кусаний и никогда не переходила на уровень интеллектуальный, не стремилась разоблаченное осмыслить и тем дать обществу реальный толчок к самосовершенствованию. Ибо у телевизионной программы не было – программы. Никакой вообще. Все как в коммунистической классике: весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… Что «затем» – об этом новая российская журналистика даже не задумывалась.

В разоблачениях отчетливо проглядывал коммерческий расчет – борьба хорошо продавалась, была в моде, общество политизировалось и требовало новых допингов, разжигающих митинговые страсти. Искать опоры некогда: надо расшатывать и разоблачать, разоблачать и расшатывать – это так современно! Поэтому пошатнут – и наутек, в спасительное пространство музыкального клипа, ориентированное на подкорку, а вовсе не на сознание. На инстинкты, но не чувства.

Это и для политики открывало новые горизонты: политика браталась с шоу-бизнесом, она обретала новый мощный рычаг манипуляции огромными массами людей, прикипевшими к телевизорам. В поисках новых, более динамичных и зрелищных телевизионных форм прогрессивные молодые люди не только делали из живой мысли удобоваримый фарш. Они дали себя использовать в таких политических целях, о которых и в страшных снах не помышляли. Инстинкты теперь доминировали как на телеэкране, так и на митинге, как в бесконечных клиповых камланиях, так и в Государственной Думе. Академики Сахаровы и миротворцы Ковалевы, взывавшие к разуму, на этом фоне гляделись либо скучной аномалией, либо шутами гороховыми.

В топке «Взглядов» и множества эпигонских программ, хлынувших в эту расщелину журналистики, тогда сгорело практически все, на чем стояла не только советская идеология, но и национальная культура. Телевидение показало, что оно действительно огромная власть. Оно формирует общественное сознание. Но на уровне не размышления, а – гипноза. Формирует ритм жизни (мотылькового образца) и способность (точнее, неспособность) людей проникать в глубь явлений. Формирует для общества систему ценностей и модных имиджей.

На этих дрожжах выросло поколение «короткого дыхания». Поколение с бычьей шеей, «качки», «новые русские» с хорошо развитым хватательным инстинктом и полным отсутствием культурных навыков. Пятиминутный сюжет был для них привычным размером. На шестой минуте они скучали и переключались на другую программу. А так как соскучившийся зритель – гроза рыночного ТВ, стало быть, надо удержать внимание любой ценой. «Оставайтесь с нами!», – неутомимо взывал с экрана Любимов. Но удерживать внимание людей становилось все труднее. Клиповое сознание не предполагало мыслей самостоятельных и логичных. Клип не знал такой категории, как мораль.

Поняв, что политические клипы (ток-шоу, как именовали их во «Взгляде») перестают пользоваться успехом, Листьев легко перешел в сферу шоу-бизнеса, позаимствовав у американского ТВ удачную форму азартной игры-викторины. Возникло «Поле чудес», само название которого неизбежно вызывало ассоциации со Страной Дураков и еще раз подтверждало худшие подозрения: цинизм становился главной чертой новой журналистики. Телевидение первым уравняло и политику, и экономику, и все сферы жизни – с игрой, впрямую включив их в игровое пространство, сделав парламентские слушания – потехой, убийство – зрелищем, войну – азартнейшим из зрелищ. «Что наша жизнь – игра!» – это талантливый Влад Листьев доказал и жизнью своей, и карьерой, и даже смертью.

Элементом коммерческой игры был сам героизм первых правдолюбцев российского телеэкрана. Ироничные, артистичные и раскованные, как на арене, они очень грамотно, по законам рынка, сформировали свой имидж героев, охотно при случае подчеркивая эффектные опасности своего положения. Как-то они позволили себе даже леденящую кровь инсценировку: в момент передачи «Взгляд» тишину студии вдруг прорезали сухие хлопки выстрелов и откуда-то из-под потолка посыпались молодчики в пятнистых комбинезонах – случился вооруженный захват телестудии в прямом эфире, и зрители у экранов не сразу поняли, что это – всего лишь щекочущий нервы аттракцион, очередной клип на модную тему.

Порезвились, посмеялись, перемигнулись: «Оставайтесь с нами!». В принципе винить ребят невозможно: они увлеченно и талантливо разрабатывали, в противовес осточертевшей системе советского партийного телевидения, новую вещательную модель. В разработках не было, как мы отмечали, никакой внятной программы – культурной или, не дай бог, идейной. Чтобы не изобретать велосипед, просто копировали приемы американского ТВ, без затей перенося их на отечественную почву. Делали свое дело, не слишком задумываясь о мере своего воздействия на общество и возможных последствиях. Для них хорошо было все, что способствует коммерческому успеху, и они «раскрутились» всем на зависть: пошли шикарные круизы, дорогие роскошные фирмы, собственные бульварные газеты, на экранах закрутилась всероссийская рулетка, принося баснословные доходы. Под мощным влиянием своего расковавшегося телевидения общество постепенно оттаивало от спячки. Оковы пали, но взамен не предлагалось никаких нравственных ориентиров, никаких богов, кроме доллара, никаких эстетических ценностей, кроме пряных, доселе запретных плодов, и никаких лозунгов, кроме: «Обогащайтесь!». И свобода воспринималась с предельной, пьянящей простотой: теперь все можно.

Параллельно с индустрией телеразвлечений активно развивалась новая для России индустрия информации. Она быстро вошла в общее игровое пространство и сделалась подобием пинг-понга. Возникли даже псевдоинформационные программы наподобие «Времечка», объявлявшие конкурс среди телезрителей на самую «крутую» новость, и любая утка шла в эфир. Авторы расплодившихся на всех каналах «Криминальных хроник» стали с бесстрастностью патологоанатомов рассматривать обезображенные трупы, живописные пулевые отверстия и расквашенные лица, смаковать методологические подробности преступлений. По сходной модели зарабатывали популярность многие печатные издания: они принялись обрушивать на читателей мегатонны крови, мистики, эротики и сенсационных разоблачений. Все это привело лишь к одному: общество окончательно перестало доверять своим средствам массовой информации. Оно интуитивно поняло: информация, от криминальной до политической, как и все в стране, стала предметом купли-продажи. Шариком в азартной игре на «Поле чудес».

Нравы, до тех пор более характерные для уголовного мира, начали определять жизнь таких сфер, как идеология. Телевидение, все перестроечные годы усердно романтизировавшее образ героя-супермена, для которого главный аргумент – кулак или пуля, теперь все чаще ощущает тяжкие удары запущенного им бумеранга. Ведь если интеллект, гуманизм и сама человеческая жизнь более ничего не стоят на телеэкранах, их цена неизбежно падает и в общественном сознании. Если убийство и насилие перестают восприниматься как аномалия, становятся предметом репортерского стеба и входят в норму, если ухватки и лексика зэков определяют тон наиболее популярных газет и телешоу – рано или поздно вся эта журналистская уголовщина должна аукнуться в жизни. У пули, как у клипа, разговор короткий. О разумном, вечном и тем более добром сегодня вспоминать не принято. Новая журналистика, похоже, пришла в мир, чтобы бить по голове, пугать и приучать к мысли, что мир – загон, и люди в нем свиньи. За такую работу пока еще лучше платят. И тонут в этой пучине последние островки, где когда-то пульсировала мысль, догорают угольки ретиво затоптанных традиций и моральных табу – всего, что составляло человеческую культуру».

Взгляды Анатолия Лысенко

Расспросил Анатолия Лысенко о начале большого пути. Каким образом в постсталинскую эпоху люди приходили в профессию?