Коллектив авторов - Доктрина Русского мира Страница 61

Мы говорили о русской истории, которая есть история государства российского. В недрах её живет, не меркнет, драгоценная для русского сознания мечта о справедливости, мечта о благом существовании, мечта о вселенском братстве. Эта мечта делает русский народ неповторимым, мессианским народом. А русская история, история государства российского и его потаенных христианских смыслов – это священная история. И перелистывая ее драгоценные страницы, мы испытываем благоговение. В современное оружие – самолеты, танки, истребители – чудесным образом перешло хоть по крохотной частичке таинство того древнего русского оружия.

Там есть частичка меча Александра Невского. Есть крохотная молекула доспеха, которым защищался от вражеских мечей князь Дмитрий. Есть там и крупица металла из копья Пересвета. И эта святость – через материю, двигаясь из поколения в поколение, перешла в нынешнее оружие. Мы знаем, что гигантские подводные лодки типа «Борей» носят имена святых русских князей Владимира Мономаха, Дмитрия Донского, Александра Невского. Знаем, что на фюзеляже бомбардировщиков и тяжеловесных самолетов рисуют образы Пресвятой Богородицы и Спасителя. Знаем, что на оружие, которое получает в руки солдат, он молится. Он прижимает к нему свои уста, идет с ним в бой. Поэтому родилась еще одна поэтическая метафора. Русское оружие – это стреляющая икона. На нее молятся, к ней прикладываются, и она отражает от наших рубежей напасти, черные силы врага.

Сегодня мы строим наше новое оружие в великом напряжении сил. Мы должны успеть, должны построить его до того, как черные силы опять нависнут над нашей любимой родиной. И мы построим его, чего бы нам это ни стоило. Через все труды, через все ограничения, отказывая себе в достатке, отказывая в утехах и развлечениях, мы создадим наше священное оружие.

Приезжайте на Куликово поле. Посмотрите в таинственные золотистые дали. И пусть вам будет откровение о нашей священной земле, о нашей драгоценной истории, о нашем оружии – святом и бесценном.

Слово лежит в основании мира. Словом Господь сотворил мироздание. Слово отождествил с собой. Слово – это и всеобъемлющая божественная неподвижность, и могучий порыв, сотворивший мир. Словесность – это божественность. Русская словесность – это область духовной жизни, в которой летают божественные смыслы. Русский писатель, создавая образы своих героев, добрых и злых, описывая картины войны и мира, схватки добра и зла, человеческое грехопадение и воскресение, – добывает божественные истины, как это делает молитвенник, стоя у алтаря.

Русская поэзия и проза есть длящаяся непрерывно из поколения в поколение молитва, произносимая такими словами, чтобы слова эти услыхал Господь. Русские стихи, романы и повести – это ответ Творца на молитвенный вопрос, с которым обращается к нему русский художник.

Русская литература – это псалом, обращаемый к Богу. В русской литературе – от самой древней, монастырской вплоть до стихов последней грозной войны – содержатся основы, на которых зиждется идеология государства российского. Политики, придворные теоретики вычерпывают эти основы из литературных творений, придают им формулировки, согласно которым двигаются полки, осваиваются бескрайние территории, строятся города – вершится народная история.

Красный советский проект начинался с книг. «Разгром» Фадеева, «Оптимистическая трагедия» Вишневского, поэмы Маяковского – все эти книги были идеологическими реакторами, из которых в народную жизнь изливалась красная идеология.

Советский проект завершался книгами. «Белые одежды» Дудинского, «Дети Арбата» Рыбакова, «Печальный детектив» Астафьева, «Пожар» Распутина, а до этого «Архипелаг ГУЛАГ» – эти книги были наполнены мёртвой водой, которой Горбачёв заливал пылающий красный очаг.

Сначала книги, потом – идеология. Потом – либо великие стройки и военные победы, либо крах страны и Беловежские соглашения.

Три потока присутствовали в советской литературе в последнее десятилетие. «Городская» проза с её лидером Трифоновым, в которой мучительно, как угар, копилась боль беспощадных репрессий, социальных неудач и разочарований интеллигентов, мечтавших о рае земном, а получивших ГУЛАГ.

В «деревенской» прозе, где господствовали Астафьев, Белов и Распутин, была другая боль, связанная с умиранием русской деревни – того огромного тысячелетнего уклада, в котором народ осваивал неоглядные земли, создавал многодетные семьи, выращивал неповторимую культуру и исчах под гнётом непосильных трат и напастей. Войны внешние и внутренние, превращавшиеся в кровавые бойни, чрезмерное насилие, которым крестьян отрывали от пашни, превращали в индустриальных рабочих, боевых офицеров, военных инженеров.

Оба направления – городское и деревенское – с двух разных сторон подтачивали государство, иссушали его идеологию.

Третье направление – советский эпос Петра Проскурина и Анатолия Иванова – не смог противодействовать этим двум желобам, по которым утекала прочь государственная идеология.

После исчезновения СССР исчезли все три упомянутые направления. Антисоветизму «городской», «трифонианской» прозы нечем больше было питаться – Советский Союз исчез. «Деревенская» проза, возлагавшая вину за крестьянские беды на беспощадное и грозное государство, исчезла вместе с самим государством, вместе с самой деревней, которая к началу нынешнего века утратила все свои традиционные формы.

Третье направление, состоявшее из певцов СССР, было ненужным и невозможным без существования самого СССР.

Литературный постмодернизм, возникший в девяностые годы, напоминал поле боя, усеянное убитыми воинами, среди которых двигаются проворные мародёры, обирающие хладные трупы, складывают в общую телегу их золотые кресты и полумесяцы, их ятаганы и бердыши, их кольчуги и латы. Постмодернизм исчез, как исчезают грабители, когда грабёж завершён, когда все драгоценности сняты с мертвецов, и на трупы опускаются стаи чёрных клюющих птиц.

Казалось бы, псалмы перестали звучать. Литераторы больше не обращались к небу, а только делили между собой уворованное наследство.

«Но песня – песней всё пребудет,В толпе всё кто-нибудь поёт».

Среди унылого карканья, среди шелестов распада и тления начинает звучать новая музыка, новое литературное направление, новый духовный поиск. Художника волнуют тайны русской истории. Загадочная природа государства российского, которое то взлетает до звёзд, то обрушивается в мрачную пропасть. Природа русского страдания, русского героизма и жертвенности, природа русской победы. В чём смысл существования России? В чём историческая задача русского народа? Что делает русских мессианским народом? Что есть русское чудо и русская святость? Почему такую цену платит Россия для искупления греха, не ею самой совершённого? Это направление включает в себя историков, богомыслов, философов и, конечно, художников: литераторов, поэтов и песнопевцев. Начинается новая огромная работа, в которой народившееся государство обретает свой смысл и своё оправдание.

Литература, которая, казалось бы, выведена за пределы общественной жизни, по-прежнему является садом, где взращивается идеология нового государства российского. Цветы этого сада, порой, знакомые, порой поражающие и пугающие своими небывалыми фантастическими лепестками, эти цветы становятся достоянием политических практиков. Их аромат чувствуют самые прагматичные и глухие к духовным красотам люди, как если бы мимо них кто-то невидимый пронёс букет цветущей сирени.

Литература важна государству так же, как важны ему самолёты и подводные лодки, нефтепроводы и лаборатории генной инженерии. Литература – это огромная обогатительная фабрика, сквозь которую пропускаются тонны пустой породы, и из неё добываются драгоценные крупицы человеческих представлений о бытии.

Новая словесность – не просто сочетание слов, не просто прихоти и забавы изысканных эстетов и утончённых интеллектуалов. Это глаголы русской жизни.

Александр Дугин

Быть русским – предназначение

Поговорим о том, что такое Русское.

Наш русский народ всегда осознавал своё единство и своё предназначение. Чувство принадлежности к единому русскому целому пронизывало многие поколения наших людей, составляло смысл исторического бытия. Русские толковали смысл своего бытия в истории как исполнение уникальной миссии. Она вверена только нам, но должна коснуться всех остальных. Мы утверждали: наше народное соборное «я» не в противоречии с соседними народами и не в покорении иноплеменных. Вместо этого мы взяли на себя вселенскую ответственность за судьбы мира, за сложное дело спасения духа, ищущего полноты и совершенства.

Суть принадлежности к русскому народу – в неуловимом наличии особого духа. Он-то и делает русского русским. Это особый ток: он ударяет по нервам, входит в кровь, заставляет хрусталики зрачков смотреть внутрь, в туман наших русских глаз, в плёнку сладкой тоски, в бьющееся сердце, красное и живое, с кровью и вибрирующей тайной силой. Бытиё народа – таинство. Прикосновение к нему расплавляет нас.