Рифат Шайхутдинов - Современный политик: охота на власть Страница 67

Точно так же и в случае с социальной властью: предельно общими условиями ее осуществления выступает единое пространство-время жизненного мира. И подобно тому, как в жизненном мире власть осуществляется не над человеком самим по себе, но над такой его «ипостасью», как подданный или подчиненный, так и разум у Канта господствует не над вещами самими по себе, но над феноменами.

Власть разума. Сначала обратимся к аналогии. По Канту, метод возможен ровно в той мере, в какой возможна власть разума над самим собой и окружающим миром. Благодаря этой аналогии Кант может прибегать и к следующей, разделив рассудок и разум по типу разделения властей и утвердив разум в качестве «высшего трибунала всех прав и притязаний» (5, Трансцендентальная диалектика[101]), т. е. верховной власти над рассудком и чувственностью. При этом разум, по Канту, имеет имперские притязания «возможно больше продолжать и расширять опыт, не принимая никакую эмпирическую границу за абсолютную границу» (5, там же). Кант объясняет это тем, что «наш разум как бы видит вокруг себя пространство для познания вещей самих по себе», охватывает своим взором не только чувственный мир феноменов, но и область ноуменов, а потому только разум знает подлинную границу (чувственности, рассудка и себя самого). Эта граница задает противоположность между природой и свободой.

«Разум, по Канту, не нуждается в опыте (который на самом деле невозможен в вопросах о Боге, свободе и т. п.) и не нуждается в том, чтобы его идеям соответствовала какая-то объективная реальность (именно из-за иллюзий существования такой реальности (наличия предметов у идей) и возникают антиномии разума)» (3). Разум суверенен.

Обратив эту аналогию, мы можем теперь выявить понимание власти Кантом. Именно, власть есть:

♦ высшая инстанция в структуре разделения функций; © трансцендентная инстанция;

♦ инстанция, фиксирующая априорные формы (условия) опыта и жизни;

♦ инстанция, испытывающая пограничные ситуации и расширяющая зону своего «влияния»;

♦ то, что удерживает пространство свободы;

♦ нечто суверенное.

Проблема суверенитета. Карл Шмитт (6) писал: «У теоретиков естественного права XVII в. вопрос о суверенитете понимался как вопрос о решении об исключительном случае… Если в государстве проявляются противоречия, то каждая партия, конечно, хочет только всеобщего блага — в этом и состоит «война всех против всех», — но суверенитет, а значит, и само государство, состоит в том, чтобы этот спор разрешить…» Суверенитет — это не только и даже не столько полномочие устанавливать законы, сколько полномочие прекратить действие любых законов, включая конституцию, т. е. объявить чрезвычайное положение. «В исключительном случае государство приостанавливает действие права в силу, как принято говорить, права на самосохранение. Два элемента понятия «право-порядок» здесь противостоят друг другу и доказывают свою понятийную самостоятельность. Подобно тому, как в нормальном случае самостоятельный момент решения может быть сведен до минимума, в чрезвычайном случае уничтожается норма. Тем не менее, исключительный случай также остается доступным для юридического познания, потому что оба элемента, как норма, так и решение, остаются в рамках юридического» (6, с. 25). (То есть либо суверенитет как монополия власти слишком ничтожен относительно правовой нормы, либо слишком значителен и выступает как неограниченная власть, как абсолютное господство.)

«Исключительный случай выявляет сущность государственного суверенитета яснее всего. Здесь решение обособляется от правовой нормы и (сформулируем парадоксально) авторитет доказывает, что ему, чтобы создавать право, нет нужды иметь право» (6, с. 28).

Или: суверен «принимает решение не только о том, имеет ли место экстремальный случай крайней необходимости, но и о том, что должно произойти, чтобы этот случай был устранен. Суверен стоит вне нормально действующего правопорядка и все же принадлежит ему, ибо он компетентен решать, может ли быть in toto (полностью) приостановлено действие конституции» (6, с. 17).

В. Никитаев добавляет к этому: «Если право есть определенная, «нормальная» топология порядка (принцип и механизм конституирования легитимных социально-пространственных конфигураций), то власть относительно правопорядка выступает как пограничный фактор. К этому следует добавить, что «противоречие» между правом и личной властью снималось в течение многих тысяч лет тем, что необходимым условием личной власти выступала харизма, символизировавшая факт исключительности данной личности, ее непринадлежности данному правопорядку» (7).

Кант точно так же трактует проблему суверенной власти. По аналогии с этим он и разум наделяет суверенитетом, утверждая его в качестве высшей инстанции власти. В итоге у Канта разум преодолевает антиномии и создает нечто вроде идеального государства. По сути, в практическом применении разума, согласно Канту, разум тождествен властной воле.

Государственное право по Канту. Но условием суверенной власти для Канта является правовое состояние и государства, и всех его граждан. Кант строит следующую схему: для достижения правового состояния нужно действие объединяющей воли (8, § 43). Чтобы пользоваться тем, что основано на праве, нужна конституция. Такое состояние индивидов в составе народа называется гражданским, а их совокупность — государством. Оно связано общей заинтересованностью всех в том, чтобы находиться в правовом состоянии, поэтому называется res publica — общим делом, общностью. По отношению к другим народам оно является просто властью. Власть предполагается унаследованной, но это мнимость (8, § 43, с. 352).

Таким образом, для Канта власть есть то, что объединяет индивидов внутри одного правового состояния, включает их в некоторый (правовой) порядок. Только кажется, что она переходит по наследству, — конституирует ее именно указанный момент объединяющей воли. Кроме того, государство удерживается заинтересованностью индивидов находиться в этом правовом (гражданском) состоянии, а власть как таковая проявляется уже теперь только вовне. То, что «снаружи» выглядит как власть, внутри является правовым порядком.

При этом правовой порядок для Канта теснейшим образом связан с вопросом о свободе. «Право — это совокупность условий, при которых произвол одного [лица] совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы» (8, с. 285). Именно эту совокупность условий, обеспечивающих свободу каждого, и должна создать власть.

По отношению к каждому индивиду власть выполняет следующую функцию: «Каждому, кто хочет вступить в правовое состояние, надо выйти из естественного состояния, в котором каждый поступает по собственному разумению, и объединиться со всеми остальными (а он не может избежать взаимодействия с ними), с тем чтобы подчиниться внешнему опирающемуся на публичное право принуждению, то есть вступить в состояние, в котором каждому будет по закону определено и достаточно сильной властью (не его собственной, а внешней) предоставлено то, что должно быть признано своим, т. е. он прежде всего должен вступить в гражданское состояние» (8, § 44, с. 353). Власть — это власть ввести в определенный порядок, достичь состояния «каждому — свое».

«В каждом государстве существует три власти, т. е. всеобщим образом объединенная воля в трех лицах: верховная власть (суверенитет) в лице законодателя, исполнительная власть в лице правителя (правящего согласно закону) и судебная власть (присуждающая каждому свое согласно закону), как бы три суждения в практическом силлогизме: большая посылка, содержащая в себе закон всеобщим образом объединенной воли; меньшая посылка, содержащая в себе веление поступать согласно закону, то есть принцип подведения под эту волю, и вывод, содержащий в себе судебное решение (приговор) относительно того, что в данном случае соответствует праву» (8, § 45, с. 354).

Как видим, для Канта законодатель является высшей, суверенной властью; здесь не содержится описание принципа разделения властей, как может показаться на первый взгляд. Кант, строя единоначальное «царство разума», и в политической философии утверждает необходимость суверена, который может не только законодательствовать, но и разрешать противоречия, а также приостанавливать старые законы и вводить новые. (Правда, Кант поясняет, что «законодательная власть может принадлежать только объединенной воле народа» (§ 46), ссылаясь на то, что она всегда права в отношении себя самой.)

Второе, что можно заметить здесь: принцип «многих властей» берется Кантом из логической аналогии (силлогизм) и не имеет никакого иного — ни практического, ни исторического — основания (то же самое можно заметить и относительно Гегеля, когда он рассматривает государственную власть и богатство как логические стороны). Таким образом, и Кант, и Гегель обосновывают существующее или нарождающееся устройство современной им власти постфактум. Так, в рассуждении Канта нигде не обосновывается, например, то, что описанные им «власти» должны быть именно самостоятельными властями, а не, скажем, просто функциями одной власти.