Вадим Зверев - Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.) Страница 11

По другим сведениям (см. Приложение 5), не претендующим на окончательную полноту, лишь за шесть неполных предвоенных лет (с 1909 по начало 1914 гг.) судебные учреждения министерства юстиции России вынесли обвинительные вердикты 22-м (военным) преступникам. Среди них оказались шестнадцать русскоподданных (девять русских и семь евреев[111]), один немецкий офицер и пять прусских/германских подданных[112].

Однако в ходе производства предварительной переписки и следственных действий получила распространение и противоположная практика. По нашим подсчетам с 1907 г. по 1 августа 1914 г. только в Варшавском генерал-губернаторстве (Варшавском судебном округе) жандармские начальники и прокуроры прекратили досудебную проверку в отношение 19-ти подозреваемых/ обвиняемых по делам о шпионаже в пользу иностранных держав (в том числе в пользу Германии)[113]. Основание для снятия обвинений было одно – «переписку (или уголовное дело) прекратить за недостаточностью улик»[114].

Тем же подозреваемым/обвиняемым, которые все же получили статус подсудимых, во время судебного следствия предъявлялись неопровержимые доказательства их преступной деятельности. Это «сбор секретных документов, касающихся мобилизации войск Варшавского военного округа (похищены из канцелярии Низовского пехотного полка)…; хищение секретных циркуляров и документов, касающихся мобилизации и боевой готовности российских войск…; вступление в сношение с мелкими пограничными служащими, чтобы получать от них сведения военного характера…; сбор и передача в Германию приказов по воинским частям пехоты, кавалерии и артиллерии…; похищение из Военного министерства секретных документов (перепечатанные выдержки из стратегической записки ГУГШ (Главное управление Генерального штаба. – В.3.) «О силах, средствах и вероятных планах на западной границе»)…; передача за границу секретного приказа по крепости, в котором были отмечены результаты маневренной стрельбы из новых орудий, были указаны все недостатки их и новых снарядов…» (см. сноску на список источников, указанный в Приложении 3).

После подтверждения вины подсудимых, вне зависимости от национальной принадлежности и подданства, все они понесли реальное наказание: были сосланы на каторгу или заключены в тюрьму, арестантские отделения на разные сроки лишения свободы. При этом важно подчеркнуть, что с вступлением в силу усовершенствованного закона о шпионаже (закона от 5 июля 1912 г.), суды стали выносить более суровые приговоры изменникам Родины и иностранцам. Вместо прежнего диапазона у русских подданных в 2–6 лет каторжных работ судьи все чаще приговаривали подсудимых этой категории к срокам в 4, 6, 8, 10 лет каторги. Немцы (подданные Германии), в свою очередь, за совершение военно-шпионских преступлений в России взамен «утешительных» 2-3-х лет и возможности претендовать на помилование наказывались на сроки в 3, 4, 5, 6 лет заключения (см. Приложения 2, 5).

Подлинность собранных нами извлечений из архивных дел и материалов периодики (а так же названных выше цифровых показателей) частично удостоверяют данные Главного военно-судного управления военного министерства России за 1912 г. Согласно отчетным разделам «Движение военно-судных дел» и «Статистическая ведомость о подсудимых, выбывших из-под суда» за государственную измену путем шпионажа перед судом предстали 13 человек: трое нижних чинов и десять гражданских лиц. Из них все военнослужащие и восемь гражданских представителей были приговорены к каторжным работам и еще два гражданских лица – к исправительным арестантским отделениям[115].

Вся выше приведенная статистика и обнаруженные редкие упоминания о выявленных германских шпионах из немцев-колонистов, с одной стороны, опровергают сформировавшееся в советской (а ранее и в дореволюционной) историографии положение о сетевом характере шпионажа немецких колонистов на северо-западе, западе и юго-западе России в начале XX в. С другой стороны, утверждают наше собственное мнение о том, что иностранные переселенцы из Германии (с учетом «натурализовавшейся» их части) действительно участвовали в сборе военных сведений о русской армии, ее фортификационных сооружениях и иных стратегических объектах обороны (в период между Русско-японской и Первой мировой войнами). Однако их привлечение к шпионажу было не только неопределяющим по сравнению с количеством использованных в его целях российских подданных (прежде всего, русских, евреев и поляков), оно было микроскопическим.

В-четвертых, И. Никитинский и П. Софинов бездоказательно заявляют, что большинство немецких граждан (подданных) в России, состоявших членами добровольных обществ содействия германскому флоту, занимались осведомительной работой в интересах Берлина. Особенную активность, с их слов, «на поприще шпионажа» проявило общество «Флот-Ферейн»[116].

Обвиняя тысячи российских немцев, в том числе немцев-колонистов, компактно проживавших на побережье Финского и Рижского заливов (районы Эстляндской и Лифляндской губерний), соавторы руководствуются ограниченным и малоубедительным перечнем обоснований. При этом ни одно из них не подкреплено документально. Остается только догадываться, что скрывается, например, за фразой «в 1910 г. департамент полиции подозревал членов общества флота в шпионаже в пользу Германии», и из какого первоисточника она заимствована. Говоря о нескольких обысках у членов названного общества, И. Никитинский и П. Софинов не уточняют, в каком году они состоялись, кто их инициировал (военные или полиция), последовали ли за обысками аресты (или они предваряли обыски) и судебные разбирательства. На какой документ опирались авторы (будь то материалы делопроизводства контрразведки, или полицмейстера (обер-полицмейстера), или судебной инстанции) также неясно.

Не намного убедительнее выглядит позиция помощника прокурора Варшавского окружного суда А.С. Резанова, изложенная в книге «Немецкое шпионство…». Придерживаясь мнения, что «Флот-Ферейн» был лишь органом пангерманизма, он заявлял, что «ближайшие цели, преследуемые флотферей-ном, указывают на тесные узы, связывающие его с официальной Германией, в лице службы разведки»[117]. Приводится следующее доказательство: печатный орган «Флот-Ферейн» газета «Ди Флотте» писала: «Мы вас просим, читатели (видимо, речь шла о членах общества. – В.З.), сообщать нам, как вы живете. Присылайте нам снимки с выдающихся сооружений, с портовых построек, с железнодорожных путей»[118].

Однако и этого факта, лишь косвенно указывающего на причастность к разведывательной деятельности членов правления «Флот-Ферейн», недостаточно для обвинения немецкого народа (или его немалой части за пределами национальных границ), имевшего многовековую историю своего пребывания на территории России, в военном шпионаже.

И. Никитинского, П. Софинова и в меньшей степени А.С. Резанова объединяет отсутствие в указанных произведениях широкой доказательной базы. Констатируя практику шпионажа посредством различных неправительственных организаций, авторы не апеллируют к информативным возможностям таких источников начала XX в., как газеты и журналы (в том числе зарубежные) или материалы судебных процессов (постановления, стенографические записи речей присяжных поверенных и прокуроров, обвинительные акты, приговоры). А если некоторые из них и представлены в их трудах (как у А.С. Резанова), то лишь в редких случаях и датируются уже периодом Первой мировой войны.

Огульные обвинения иностранцев в шпионаже в условиях мира, отмеченные в названной литературе, во многом были надуманными. Тем временем озабоченность военного и политического руководства страны по поводу возможной государственной измены со стороны немцев в случае войны на западном фронте имела под собой определенные основания. Находящаяся в нашем распоряжении подборка рассекреченных документов и архивных дел свидетельствует о военной опасности, которая исходила от немцев-колони-стов в приграничных губерниях Российской империи. К наиболее очевидным факторам восприятия этой опасности можно отнести следующие.

Первый фактор военной опасности, исходившей от колонистов: специфика расселения немецких подданных. Изначально первопоселенцы и новоселы не стремились в дальние края (Поволжье и Сибирь). Путь туда был не только длительным, трудным и затратным, но и сопряженным с различными угрозами, главным образом болезнями (эпидемиями) и преступными посягательствами в отношении чужестранцев. Поэтому многие из колонистов предпочитали останавливаться в пределах приграничных военных округов России, где были сосредоточены портовые города, военные крепости и другие объекты, имевшие стратегическое военно-политическое и военно-экономическое предназначение.