Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 7 Страница 28

К тому же результату приводит проверка второго допущения психологической теории. Существуют ли представления, суждения, законы мышления, действующие всегда и всюду, у всех экземпляров вида homo sapiens, и способные поэтому служить однозначным мерилом общеобязательной ценности знания? Прагматизм решительно отрицает это. Шиллер, как уже было указано, убедительно разъясняет, что вне допущения «индивидуально-человеческих» истин теряет смысл и критерий истины, как «общечеловеческого» представления. «Общечеловеческая» истина имеет, правда, преимущества над истиной индивидуальной. Но принципиально, с гносеологической точки зрения, она не отличается от индивидуального мнения. Между «истиной», в которую верят миллионы людей, и «истиной» данного отдельного человека нет принципиальной разницы; и если мы решились назвать истиной то, что психологически необходимо для всех, мы обязаны считать истиной и то, что необходимо для некоторых или одного. С другой стороны, Джемс показывает относительность того, что зовется «общеобязательной истиной»; по его мнению, например, категории причинности и субстанциальности суть такие же общераспространенные верования нашей эпохи, какими в свое время были верования в привидения или фетишей. Смысл этих суждений прагматизма состоит, собственно, в утверждении, что с психологической точки зрения не может быть речи о какой-либо принципиальной общеобязательности, как критерии истины. Ссылка на психологическую необходимость «нормального» человека, как на мерило истинности, лишена смысла: где же мерило самой «нормальности»? Либо мы называем нормальным человека, обладающего общераспространенными психическими свойствами, и тогда мы вертимся в кругу, либо же «нормальность» означает какую-либо объективную, сверхчеловеческую и сверхпсихическую оценку психических состояний и идей – и тогда мы не имеем на нее никакого права. Признать истину «представлением рода», мнением «человека вообще», или «сознания вообще» и т. п. значит уже уничтожить объективное понятие истины; но, проводя последовательно эту точку зрения, мы неизбежно должны сказать, что раз есть «истина для человека», должна существовать и «истина для данного человека». Мы в лучшем случае получим здесь иерархию истин, количественное различие между степенями истинности, относительную расценку «истин» по степени их пригодности, но никогда не получим единой истины, обязательной для всех и принципиально отличной от «мнения» (мысль, особенно защищаемая Шиллером). Психологически остается навсегда бесспорным и в данном вопросе решающим общее наблюдение: «сколько голов, столько умов». И если истина определяется человеческим «умом», то прагматизм прав, дополняя это изречение словами: «и сколько умов, столько истин».

Таким образом, психологически познание есть всегда живой, индивидуальный, определяемый всеми мотивами и свойствами личности процесс, и психологическая логика и гносеология, оставаясь последовательной, не может подставлять вместо этого своего реального объекта фикцию мышления, управляемого только общечеловеческими и логическими законами. Основной упрек, который прагматизм делает господствующей теории познания, состоит в том, что она имеет дело не с живым индивидуальным и человеческим процессом познания, а с измышленным безличным и внечеловеческим, т. е. как бы выхолощенным познанием.

4) Прагматизм есть распространение на нормы и идеал знания субъективно-релятивистического понимания идеала вообще. На приведенные выше выводы прагматизма из психологической постановки проблемы знания гносеология, казалось бы, может ответить, что она намеренно ограничивает свою задачу изучением идеального, совершенного познания, исследованием единой идеальной истины, а не фактического многообразия мнений и их конкретного, эмоционально-волевого источника. Прагматизм, однако, не считает убедительным такой ответ. Напротив, именно в новой постановке и решении этой проблемы «идеала знания» и лежит центр тяжести его учения, и именно здесь он наиболее решительно и последовательно проводит до конца основную идею психологической гносеологии. Прагматизм отнюдь не отрицает нормативного характера логики и гносеологии, в отличие от психологии познания; он только придает понятию нормы тот единственный смысл, который оно может иметь с психологической точки зрения. Основная идея всего прагматизма есть мысль, что идеал познания, подобно всякому другому идеалу, не есть что-либо объективно и самобытно сущее, а есть лишь мечта, субъективная цель, замысел человеческого познания, словом, существует лишь субъективно, как эмоционально-волевой феномен отношения личности к своему знанию. В толковании идеала познания прагматизм впервые проводит ту точку зрения, с которой издавна всякий утилитаризм и субъективизм толковал смысл нравственного идеала и нравственных ценностей. Пользуясь терминами античной философии, учение прагматизма можно было бы выразить, как утверждение, что идеалы познания существуют не physei, a thesei, не «по природе», а условно-субъективно. Прагматизм есть, так сказать, последнее слово субъективизма, крайняя точка, до которой может дойти борьба против гипостазирования и объективирования идеала. Он распространяет на «истину», на идеал познания то отрицание платонистического реализма, которое в области морали проповедует Эпикур, Гоббс, Спиноза, Бентам, Штирнер. В познании, как и в нравственности, не конкретная оценка опирается на логически предшествующую ей и вне ее объективно существующую ценность, а, наоборот, так называемая объективная ценность дана только, как идеальный момент конкретных оценок. Подобно тому, как добро, в качестве реальной метафизической сущности, есть фикция, излишнее гипостазирование конкретной расценки вещей, поступков, настроений, субъективной реакции одобрения и неодобрения, так и «истина» не должна быть удвояема и, в качестве «Истины», т. е. в качестве самобытной и объективной сущности, противопоставляема конкретной, субъективной познавательной оценке суждений и представлений. Истина, идеал познания есть только наше отношение к нашим мнениям, субъективная эмоциональная окраска, которая присуща известной части нашей интеллектуальной жизни. Вместе с объективностью истины отпадает, как уже было указано, и понятие объективной действительности. С этой точки зрения действительность есть не что иное, как обозначение цели познания, т. е. она имеет смысл лишь руководящей идеи, которая намечает желательный, ценный, нужный путь познания. Словом, как бы ни обозначать критерий или идеал познания, он неизбежно есть не что иное, как человеческая оценка человеческого мнения, т. е. отношение нашей «души», нашего общего психического состояния к отдельному представлению или суждению. Таким образом, идеал познания не может противопоставляться реальному ходу познания, ибо он есть лишь часть или момент последнего; гносеология и логика суть, следовательно, не что иное, как психология веры, изучение психического процесса одобрения или неодобрения мнений, а такое учение, конечно, становится не только схематичным, но и прямо ложным и бесплодным, если оно игнорирует личные, практические, эмоционально-волевые моменты человеческого сознания.

5) Из применения психической и субъективистической точки зрения к самому идеалу или объекту знания вытекает тенденция прагматизма объяснить знание через подчинение объекта знания познающему субъекту. В этом отношении прагматизм есть своеобразное выражение основного мотива кантианской гносеологии. Теория прагматизма по существу тождественна с мыслью Канта, что идеал научного знания есть не проникновение в абсолютную действительность, а лишь упорядочение опытных данных в согласии с субъективными свойствами и запросами человеческого духа. Отсюда общая прагматизму с кантианством мысль, что предмет познания не существует вне самого познания, что он не «дан», а «задан» человеческой мысли, и что познание есть не уяснение, а творческое созидание реальности. Это растворение идеала познания в деятельности познания с необходимостью ведет к подчинению идеала познания общей человеческой активности, практическому началу человеческой жизни, как таковому. Здесь прагматизм идет по тому же пути, на котором лежит утверждение Фихте, что «сознание действительного мира вытекает из потребности действования, а не наоборот»33, или нормативизм Виндельбанда-Риккерта, признающий высшей гносеологической категорией практическое понятие «ценности» или «долженствования». Отсюда также и другая, общая прагматизму с кантианством, мысль, что эта творческая деятельность необходимо многообразна, так что специфическая точка зрения и интерес всякого познания определяют для него своеобразное строение его предмета: истина есть не только «истина для человека», но и «истина для данной науки» или «для данного духовного интереса»34. Своеобразие прагматизма – лишь в том, что этот априоризм и субъективизм он берет в строго психологическом и натуралистическом смысле. Субъект, духовное творчество которого определяет предмет познания, есть не «гносеологический субъект», не «сознание вообще», не «научное сознание» и т. п., а реальный человек в его реальном практическом отношении к среде.