Святослав Романов - Книга Атлантиды Страница 35

Но значительно печальнее обстоит дело с городами рубежа IV–III тысячелетий до н. э., существовавшими в Средней Азии, Афганистане, Иране, Закавказье, Малой Азии, наконец — с создателями циклопических сооружений, останки которых обнаружены близ греческого г. Лерна. На большей части территории, охваченной древнейшими цивилизациями, преемственности культур не было. Сменялись этносы, приходили и исчезали новые языки. Нашествия, подобные вторжению дорийцев в Микенскую Грецию в XII–XI столетиях до н. э., и «темные века», следующие за ними, были не исключениями, а правилом.

На территории Мезоамерики также заметны смена одних племен другими, появление новых языков. Однако преемственность здесь всегда балансировала на тонкой грани: все зависело от способности варварских племен, вторгавшихся в земли, на которых жили ольмеки, майя, тольтеки, усваивать традицию, входить в нее.

Парадоксально, но преемственность была разорвана самыми образованными из варваров — европейцами. После их «цивилизующего» влияния остается только жалеть, что испанская корона финансировала путешествие Христофора Колумба.

Первой из известных нам культур Мезоамерики являются ольмеки. Точнее — «археологические ольмеки»: такое название дано носителям этой культуры для того, чтобы отличить их от современных ольмеков, обитающих на той же территории (восток мексиканского штата Веракрус, побережье Мексиканского залива). Возникновение цивилизации ольмеков относится где-то к 1500–1300 годам до н. э. Центром ее стала болотистая равнина, ограниченная с севера и запада горными грядами, а с востока — рекой Грихальва.

Ольмеков часто называют «ягуарьими индейцами» — из-за поклонения божественному предку, которого они отождествляли с этим животным из породы кошачьих. Напрашиваются аналогии с Египтом, где кошка и леопард также были объектами поклонения и в изображениях некоторых богов и богинь доминировали «кошачьи» черты. Впрочем, египетские боги имели также облик павиана, сокола, шакала, быка — понятно, почему современными учеными это совпадение рассматривается как случайное.

Самым древним из известных на настоящий момент ольмекских городов является Сан-Лоренсо, расположенный в глубине равнины и основанный около 1300 года до н. э. Спустя пару столетий возникла Ла-Вента, ольмекский центр непосредственно на берегу Мексиканского залива. После гибели Сан-Лоренсо (около 900 г. до н. э.) Ла-Вента существовала примерно до IV века до н. э. Падение Сан-Лоренсо является одной из первых загадок в истории ольмеков. Оно напоминает ритуальное действие: священные изображения этого города были не просто обезображены или разбиты; с ними производились весьма странные и трудоемкие операции. У одних статуй отсекали головы, другие укладывали в самые настоящие усыпальницы — продолговатые ямы, усыпанные красной глиной, являвшейся для ольмеков цветом смерти и траура. Один из памятников попросту поставлен вниз головой! Поскольку в изображениях древний человек ощущал присутствие божественной силы, их уничтожение или порча означали прекращение власти местных богов, установление господства новых.

Однако никаких новых богов взамен старых установлено не было. Сан-Лоренсо «захоронили» и покинули, однако это событие не коснулось Ла-Венты, находящейся всего лишь в нескольких десятках километров оттуда. Более того, в середине I тысячелетия до н. э. ольмекские «колонии» были распространены по огромной территории. Один из основанных ольмекскими переселенцами городов, Чальчуапа, находился на территории современного государства Сальвадор — почти в двух тысячах километров от метрополии!

Чальчуапа переживет Ла-Венту, став крупнейшим городом Мезоамерики начала нашей эры, — и погибнет в один день из-за разрушительного извержения вулкана Илапанго (около 100 г. н. э.): причиной гибели станут не только землетрясение и потоки лавы, но и огромный слой пепла, в короткий срок сделавший территорию в несколько десятков квадратных километров коллективным склепом.

Сан-Лоренсо любопытно не только историей своего «захоронения». Его центр представляет собой ряд искусственно сооруженных гребней, на которых располагались священные изображения. Во впадинах между этими святынями располагались искусственные озера, изначально имевшие шестигранную форму. А под землей имелся искусственный же водовод: система каналов сложной конфигурации, явно лишенная утилитарного значения.

Что символизировали все эти сооружения — сказать сложно. Поскольку храмовый центр древнего города часто воспроизводил представления его строителей о структуре мироздания, совмещавшиеся со смутной памятью о родине, из которой пришли их предки, то объяснение такой структуре Сан-Лоренсо без гипотезы об иноземном влиянии дать очень трудно. Каньоны Колорадо — место, откуда начала заселяться Мезоамерика — не образуют такой последовательности гребней и впадин; тем более в них не найти цепочек озер. Если искать параллели мифологическим представлениям о топографии космоса, то единственные соответствия образу мира, разделенного на страны параллельными горными хребтами, можно найти лишь в далекой Индии — у джайнов, о которых шла речь во второй главе.

Остается спросить: а не воспроизводил ли храмовый центр Сан-Лоренсо структуру Атлантиды? Ведь и она делилась на части, находившиеся под управлением десяти сыновей Посейдона. Горы могут быть символическим изображением границ, а подземный водовод напоминает сложную структуру каналов острова Посейдона.

Впрочем, все это — не более чем умозрительная гипотеза. Храмовый центр Сан-Лоренсо настолько отличается от всего мезоамериканского мира, что его расшифровка — дело будущего.

Однако культура ольмеков приготовила для «атлантологов» более очевидные примеры общности между цивилизациями Старого и Нового Света.

Первое — это ритуальные топоры из нефрита и серпентина, которые в большом количестве находят в ольмекских городищах и в целом по Америке. Топоры являлись объектами поклонения и символизировали, видимо, орудие, при помощи которого бог-создатель некогда разделил небо и землю. Все это имеет удивительную параллель в поклонении топору-лябрису в минойском Крите и Микенской Греции. Во многих случаях совпадает даже форма топора — с двумя лезвиями.

Второе — гигантские головы, являющиеся «визитной карточкой» ольмеков. Они вырублены из базальта и столь велики, что некоторые из них весят под 30 тонн. Ни в Ла-Венте, ни поблизости от нее базальта попросту нет. Единственное место, где он мог добываться, находится в ста километрах от ольмекского города, в районе вулканической гряды Синтепек. Если даже часть пути головы проделывали по реке Веракрус и морю на огромных плотах, непонятно, при помощи каких приспособлений ольмеки доставляли их к руслу реки.

Но самое важное в другом. Ольмекские головы, которые, по мнению современных ученых, должны были изображать первопредков, имеют явно выраженные негроидные черты. Эту особенность ольмекской скульптуры пытались объяснить поклонением индейцев богу-ягуару. Смешение человеческого и «ягуарьего» облика, по их мнению, приводит к появлению на лицах каменных изваяний кажущегося сходства с негроидной расой.

Однако «африканская кровь» в ольмекских головах настолько очевидна, что попытка истолковать ее мифологическими представлениями о браке первой женщины с ягуаром кажется по крайней мере надуманной. Выпяченные губы, приплюснутый нос, глаза с тяжелыми веками — это скорее человеческие признаки, чем звериные.

Откуда ольмеки могли узнать о негритянском населении Африки? Видимо, оттуда же, откуда узнали и авторы «Пополь-Вух», тем более что мы еще встретимся с изображениями черных людей в майянском искусстве.

Интересно и пока необъяснимо другое: почему именно негроиды стали предметом почитания ольмеков? Если жители Атлантиды принадлежали к расе, близкой средиземноморской, то скорее можно было бы предположить, что именно их изображения станут священными для индейцев.

Впрочем, в Атлантиде могли обитать не только европеоиды. Если понять «Пополь-Вух» буквально, то получится, что «остров Посейдона» населяли и представители африканских рас. Тогда некоторые из них могли бы остаться на американском континенте, став родоначальниками культуры ольмеков. Сходство «полукровок» с некоторыми чертами облика ягуара и привело к обожествлению последнего как первопредка.

Третьим свидетельством в пользу того, что Мезоамерика в эпоху ольмеков была вовсе не замкнутым регионом, является еще несколько более чем странных изображений.

Одно из них обычно называют «мыслитель». Человек, которого изображает эта скульптура, сидит, сложив ноги «по-турецки», и, опираясь локтем на одно из колен, положил голову на кисть руки. Поза имеет созерцательный характер, однако это вполне живое созерцание; здесь нет ничего от застывшего величия индейских правителей, изображаемых, например, на майянских стелах. У «мыслителя» вытянутая форма черепа, которую индейцы считали эстетически совершенной и добивались ее искусственно, сжимая верхнюю часть головы у младенца. Интересно, что такая же форма головы считалась красивой и в Египте — особенно в так называемый Эль-Амарнский период. У ольмекского «мыслителя» слегка раскосые глаза, что напоминает разрез глаз некоторых «монголоидных» индейских племен, но при этом — негроидный рот. Однако и поза его, и фигура, и рельефное изображение складок на животе имеют аналогии не в мезоамериканской, а в древнеегипетской скульптуре!