Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 86

• «Удивительным человеком был Фридрих Цандер (1887–1933)… Слушая отца, который рассказывал вечерами о звездах и планетах, Фридрих думал о черных безднах, разделяющих звезды, о множестве иных миров… У других людей жизнь заслоняет собой все эти мысли, а у Цандера мысли эти заслонили всю его жизнь… Он отлично окончил реальное училище и поступил в политехнический институт, так как уже сделал свой выбор и хотел получить знания, которые приблизили бы его к звездам. На первые скопленные деньги Фридрих купил астрономическую трубу и каждый день теперь нетерпеливо, как влюбленный, ждал часа своего свидания с небом. В те годы, когда Сережа Королев учился ходить в тесной киевской квартире, он уже организовал студенческое Общество воздухоплавания и техники полета и начал первые, еще очень робкие расчеты газовых струй… В 1915 году война переселила его в Москву. Теперь он занимается только полетом в космос. Нет, конечно, помимо этого, он работает на авиазаводе «Мотор», что-то делает, считает, чертит, но все мысли его в космосе. Ослепленный своими мечтами, он уверен, что убедит других, многих, всех в острой необходимости межпланетного полета. Он открывает перед людьми фантастическую картину, однажды открывшуюся ему, мальчику… Один крупный инженер вспоминает: «Он рассказывал о межпланетных полетах так, как будто у него в кармане ключ от ворот космодрома». Да, ему нельзя не верить. И люди верят ему… Он голодал, когда делал расчеты крылатой машины, которая смогла бы унести человека за пределы атмосферы. Работа эта так поглотила его, что он ушел с завода и 13 месяцев занимался своим межпланетным кораблем. Совершенно не было денег. Но, к счастью, среди людей, которым он рассказывал о звездах, были и такие, которые не хотели считать его сумасшедшим… В отличие от Циолковского Цандер не только не избегал практической работы в этой области, а стал, по существу, первым в нашей стране человеком, предпринявшим практические шаги для превращения космонавтики в науку прикладную. В 1967 году академик А.А. Благонравов сказал: «Труды Цандера до сих пор являются такими работами, в которых исследователи и конструкторы находят возможность черпать новые для себя идеи. Его наследие до сих пор помогает заглянуть вперед, использовать то, что он писал, о чем думал, для дальнейшего развития ракетной техники» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.).

• «Мы, современники Сергея Королева (1906/07—1966) прошли слишком малую дистанцию от того времени, в котором творил, мечтал и достигал цели, казалось, в непостижимом этот гигант, чтобы во всем величии оценить его гениальность и все содеянное им. Чем больше человечество будет удаляться в будущее от первой половины 20-го века, тем ощутимее будут вырисовываться величие С.П. Королева и его первые космические ракеты, в которых материализовались мечты человечества: оторваться от Земли, выйти за ее пределы… От планера и до космических ракет с человеком на борту – таков путь Сергея Павловича Королева. Его пройти можно было, только опираясь на всю сумму знаний, накопленных человечеством, и при этом до самозабвенности увлекаясь проблемами, материальная сущность которых для окружающих была столь же призрачна, как и нереальна, – конец этого бесконечно трудного пути в неизвестное видел лишь один человек – С.П. Королев. Но он к тому же не только видел, но и знал, физически представляя все средства и способы достижения цели… Своему увлечению, основанному на глубоком чувстве, гармонично сочетавшемся с ворохом до этого выработанных человеческих знаний, С.П. Королев посвятил всю жизнь, и ни разу, ни в одном случае, какие бы ни встречались превратности на пути, он не изменил ему и этим превзошел, пожалуй, многих, а может быть, и всех увлекавшихся проблемами, менявшими судьбы человеческого общества…» (из статьи Н. Шило «Чувство в искусстве и науке», СССР, 1982 г.) «…Иногда казалось, что он чем– то недоволен, озабочен. Он и был озабочен, когда смотрел на небо. Там, в небе, была его работа. Когда из солнечного кома огня поднималась космическая ракета, он не был сторонним наблюдателем. В эти короткие секунды укладывалась вся жизнь его, страсть его, боль неудач и восторг перед мощью человека, и горячая волна благодарности людям – вот этим, которые тут, рядом, и которые далеко, и радость до щекотки в горле оттого, что люди эти дали ему и себе это счастье – счастье победы…» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.).

«Многое, казавшееся сначала нелепым, получает потом оправдание и повсеместно входит в лечебную практику. Вся беда в том, что обычно новое встречает в медицине сильное противодействие. Конечно, под напором времени оно падет, но провести свою запретительную работу успевает. Еще хуже, когда новаторы в бессилии опускали руки перед стеной равнодушия и вражды. Хорошо, что и Г. Илизаров, и С. Федоров при характере. А попади душою не столь огнеупорен, и не видать бы нам чудес ни «слесарной» медицины, ни «анти-физиологичных» операций…» (А. Сухотин «Превратности научных идей», СССР, 1991 г.).

• «Опровергнув представления Галена, Уильям Гарвей (1578–1657) подвергся критике со стороны современных ему ученых и церкви. Противники теории циркуляции крови в Англии называли ее автора оскорбительным для врача именем «циркулятор». Это латинское слово переводится как «странствующий знахарь», «шарлатан»…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.). «Многолетние гонения не сломили Гарвея. Он снова рискнул опровергнуть общепринятые мнения. В то время ученые допускали возможность самозарождения живых организмов из неживого – лягушек из ила, червей из грязи и пр… В 1651 году вышел его труд «Исследования о зарождении животных», положивший начало эмбриологии, в котором Гарвей утверждал: «Все живое из яйца», отвергая идею самозарождения… И все же он дожил до признания своей правоты…» (веб-ресурс: http://dyno.nm.ru/b16.html). «…Гарвею уже не надо было бороться за свое открытие. Новое поколение английских физиологов и врачей видело в нем своего патриарха; поэты… писали в его честь стихи…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2000 г.).

• «Свет потерял бы новую науку, если бы Карл Линней (1707–1778) не возвратился снова к своему труду, позабыв минуты, полные безумного отчаяния…» (из трактата И. Д’Израэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.). «В 1738 году Линней возвращается на родину и сталкивается с неожиданными проблемами. Он, привыкший за 3 года заграничной жизни (Голландия, 1735 – 38 гг.) к всеобщему уважению, дружбе и знакам внимания самых выдающихся и знаменитых людей, у себя дома, на родине, был просто врач без места, без практики и без денег, а до его учености никому не было никакого дела. Так Линней-ботаник уступил место Линнею-врачу, и любимые занятия были им на время оставлены…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.). «Недостаток состояния не лишил, впрочем, этого гениального человека ни заслуженной им славы, ни статуи, воздвигнутой в честь его в саду Упсальского университета (Швеция), ни тех медалей, которые Отечество его выбило в память гения трех царств природы. Подобные люди среди бедности и уединения неразлучны со своей славой; она постоянно ведет их вперед, сообщает таинственную восторженность их умам…» (из трактата И. Д’Израэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.).

• «Пять раз пытался Франц Антон Месмер (1734–1815) добиться у всех факультетов мира признания или по крайней мере внимательного рассмотрения своей системы; нельзя было действовать прямее, честнее, в большем согласии с наукой. Лишь теперь, когда ученая клика своим молчанием выносит ему приговор, не ознакомившись с документами и фактами, лишь теперь обращается он к высшей и решающей инстанции: к общественному мнению, ко всем образованным и интересующимся людям; в 1779 году он печатает на французском языке свой «Трактат об открытии животного магнетизма». Красноречиво и поистине искренно просит он помощи в своих опытах, участия и благоволения, ни одним намеком не обещая чудесного или невозможного: «Мне нужны не судьи, а ученики. Поэтому мое намерение состоит целиком в том, чтобы официально получить от какого-либо правительства дом, где бы я мог поместить больных для лечения и где мог бы, с легкостью и без особых околичностей, доказать в полном объеме действие животного магнетизма… Если мои предложения будут отвергнуты повсюду, то я все же надеюсь найти для себя спокойный уголок. Под покровом своей добросовестности, свободной от упреков совести, я соберу около себя частицу человечества, того человечества, которому я хотел быть полезным в более широких размерах, и тогда придет пора ни у кого, кроме самого себя, не спрашивать совета, как поступать…»…» (из книги С. Цвейга «Врачевание и психика. Ф. Месмер, М. Бекер-Эдди, З. Фрейд», Германия, 1930 г.).