Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова Страница 15

Чувствую, как пальцы руки резко немеют, и пытаясь размять.

— Я сочувствую ей, — девочки кивают: — Но это не повод убиваться и лить слезы, — более серьезно добавляю: — Ведь измена это очень болезненный, но единичный удар под дых. Однако, добивает себя женщина сама, наносит себе короткие удары постоянно утопая в тех воспоминаниях. В то же болючее место. Еще и еще. Снова и снова.

— Точно, — подхватывает Полина, тоже историк немногим моложе меня, но уже в разводе как несколько лет: — Ты прямо очень четко описала состояние периода после… — хмыкает она: — Все удивляюсь откуда в тебе столько мудрости, Марта…

Она одна из немногих со мной на ты, потому что уже считай около пятнадцати лет вместе трудимся. Киваю ей, но оставляю реплику без ответа.

— Так что девчонки, к черту мужиков, — чуть громче заявляет она: — Наслаждайтесь жизнью, берите от нее все, а когда встретите того самого, прежде чем довериться, проверяйте. Послушайте мудрую женщину, — смахивает невидимую прядь озорно шутя в конце, а я качаю головой, и наконец, покидаю деканат, чтобы доработать, а потом скрыться дома.

К тому же я просила Еву сегодня остаться дома, чтобы поговорить с ней конкретно и серьезно. Иначе, ее кривляния и поведение до добра не доведут, особенно после того, как она пыталась манипулировать мной ради своей банковской карты.

Глава 18. Марта

Сижу за кухонным столом, заварив себе чай, который, кажется, потерял вкус. Чашка уже наполовину остыла, а я не сделала ни глотка. Дом погружен в тишину, нарушаемую только приглушенными звуками телевизора из комнаты Евы. Это не тишина покоя, это тишина, которая давит, как груз.

Она пришла поздно ночью. Я слышала, как хлопнула входная дверь, как каблуки застучали по полу, как она скинула куртку на пол, не потрудившись повесить её. Меня это не удивило, но внутри всё равно сжалось.

Я смотрю на дверь её комнаты. Внутри борются два чувства: желание оставить всё как есть и пойти поговорить с ней. Но что я могу ей сказать? Что всё это рушит меня? Что мне больно видеть, как она разбрасывает свою жизнь, как будто ей ничего не стоит?

Поднимаюсь. Если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.

Я стучусь, не дожидаясь ответа, вхожу. Ева лежит на диване, её волосы растрепаны, в одной руке телефон, в другой — бутылка газировки. Она бросает на меня взгляд из-под длинных ресниц.

— Ты что, не видишь, что я занята?

Я игнорирую ее тон, сажусь в кресло напротив.

— Нам нужно поговорить, Ева.

Она тяжело вздыхает, бросая телефон на диван.

— Ну, давай, только быстро. У меня планы.

— Планы? — спрашиваю я, стараясь сдерживать голос. — Какие ещё планы, Ева? Очередная вечеринка? Тусовка с друзьями, имена которых ты забудешь через неделю?

— И что с того? — голос звучит как вызов. — Это моя жизнь.

Я закрываю глаза, пытаясь успокоиться.

— Ева, я просто хочу понять, что происходит. Почему ты так себя ведёшь?

— А как я себя веду? — она вскидывает голову. — Ты можешь объяснить, что тебе не нравится? Что я живу не так, как ты?

— Да, — говорю честно. — Ты живешь, будто ничего не имеет значения. Ни твои близкие, ни ты сама.

— Ты серьёзно? — Она усмехается, её глаза сверкают злостью. — Ты думаешь, я должна быть, как ты? Всё своё время пахать на работе, забывать о себе, чтобы всем вокруг было хорошо?

— Я не забывала о себе, Ева, — возражаю я. — Я жила для вас. Для нашей семьи.

Она резко садится, её лицо пылает.

— Ты это называешь жизнью? Мама, я видела тебя! Ты всегда была усталой, измученной, вечно занятый человек, который думал только о том, как всё устроить. А про себя ты забыла. Вот почему папа… — замолкает, прикусывая губу, но я уже поняла, что она хотела сказать.

— Заканчивай, — говорю я, чувствуя, как внутри всё рвётся. — Не смей обвинять меня в том, что он сделал.

— Я никого не обвиняю, — шепчет в ответ, но я слышу в ее голосе раздражение. — Просто, может, тебе стоит перестать делать вид, что ты такая правильная.

— Я не правильная, — чувствую, как горло сдавливает. — Я просто пыталась быть для вас тем, кем считала, должна быть. А ты… ты отталкиваешь всех, кто пытается тебе помочь.

Она бросает взгляд в сторону, ее лицо становится закрытым, как нечитаемая маска.

— Может, мне никто и не нужен, — тихо произносит, поджимая губы.

— Нужен, — говорю я, придвигаясь ближе. — Ты просто боишься это признать.

Ева смотрит на меня, и я вижу в её глазах боль, которую она так долго скрывала за маской равнодушия.

— Ты ведь думаешь, что я слабая, да? — вдруг говорит она. — Ты считаешь меня пустой, бесполезной.

— Нет, — отрицательно качаю головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Я думаю, что ты потерялась, Ева. И мне больно это видеть, потому что я хочу помочь, но не знаю, как.

Она отводит взгляд, её плечи подрагивают.

— А мне кажется, что ты просто хочешь контролировать меня, — шепчет она.

— Нет, — говорю твёрдо. — Я хочу понять тебя. Но ты не подпускаешь никого.

Ева вдруг встаёт, оборачивается ко мне.

— А ты сама понимаешь себя? Ты ведь тоже потерялась, мама. После папы, после всего этого… ты больше не знаешь, кто ты такая.

Её слова, как удар, но я знаю, что в них есть доля правды.

— Да, — признаюсь, с трудом выдавливая слова. — Я не знаю. Но я ищу себя. А ты даже не пытаешься.

Ева смотрит на меня, её лицо смягчается, но она тут же отворачивается, как будто боится показать, что мои слова задели ее.

— Я не такая, как ты, мама, — говорит она тихо.

— Я знаю. Но это не значит, что мы не можем понять друг друга.

Она молчит. Потом берет телефон и делает вид, что разговор окончен. Я понимаю, что добилась не так много,