Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03 Страница 54

Вообще, все теории о первоначальности на Руси (в южной ее части, территориально соответствующей нынешнему государству Украина) «української мовы» рассчитаны на неосведомленность тех, для кого они предназначены. Ведь, чтобы убедиться в том, какой язык был на Руси изначальным, достаточно ознакомиться с текстами летописей и других литературных памятников Древней Руси. (Кстати, в сегодняшнем украинском государстве вся литература Южной Руси, с древнерусских времен и до XVIII века включительно, изучается в учебных заведениях и вообще преподносится широкому кругу читателей — в переводах на современный украинский язык. Иначе — если бы были предъявлены подлинные тексты — было бы очень трудно объяснить тем же, к примеру, учащимся, почему изучаемая ими литература считается украинской, а не русской. Что же касается слова «русский», относящегося к персонажам произведений и к самому названию края, — которое то и дело «предательски» попадается в произведениях этой «украинской» литературы, — то по поводу этого слова в примечаниях к текстам частенько можно прочитать: «руський — тобто1 український»…).

Обстоятельства же позднейшего возникновения на территории нынешней Украины того, употребляемого в народе, русско-польского языкового гибрида, который впоследствии был положен в основу искусственно созданного литературного украинского языка, станут более понятны и наглядны, если вспомнить о такого же направления параллельных процессах, происходящих тогда же и в других сферах, к примеру в сфере религиозной. В отличие от языковой сферы, где превращение русских в полурусских-полуполяков — «украинцев» — происходило очень постепенно и неуловимо, то, что осуществлялось в религиозной сфере (попытки превращения православных в полуправославных-полукатоликов — униатов), зафиксировано в истории и отмечено определенными событийными вехами.

Неизвестно, как бы вообще сложилась судьба всей описываемой затеи, если бы не подоспевшая русская революция и последовавшее за ней установление советской власти, которая подхватила «полезное начинание» и на протяжении более семидесяти лет делала все, чтобы не позволить ему зачахнуть. Ведь именно при советской власти огромное число школьников, особенно в сельской местности, обязаны были получать образование на украинском языке. Именно советская власть упорно финансировала издание книг и периодической печати на украинском языке, которые никто не читал; обеспечивала безбедное существование украинских вузов, научных институтов и культурных «закладив»1; содержала на свой счет огромную армию деятелей украинской науки и культуры, выстроив, по сути, настоящую богадельню для украинских «мытцив»2 и «науковцив»3…

То обстоятельство, что к началу «перестройки» на Украине среди культурной и научной (в первую очередь — гуманитарной) интеллигенции в наличии оказалась только украинствующая, решило судьбу Украины. Именно эта интеллигенция в определяющие моменты нашей недавней истории популярно и авторитетно, с непременными ссылками на науку, разъяснила народу, как ему следует поступать…

5

Возложив на себя задачу переделать сознание русского народа, живущего на земле Древней Руси, наполнить это сознание новой духовной стихией, нерусской по своему происхождению и враждебной всему русскому, — вожди украинства прекрасно понимают, что одним изменением букв и придумыванием новых слов не обойтись, что для придания их деяниям большей солидности собственного их авторитета явно недостаточно. Будучи по природе самозванцами, они, желая скрыть свою сущность и одновременно поднять вес своему сообществу, пытаются представить себя наследниками древней традиции. Поэтому важнейшей составной частью украинской утопии является историческая концепция, призванная доказать и исторически обосновать правомерность отделения Украины от России.

Для украинствующих всех поколений всегда была характерна готовность к тому, чтобы приводить историю в соответствие с политическими потребностями их движения. С историей они вообще церемониться не привыкли и потому не столько заботятся о правдоподобности своих писаний, сколько полагаются на невежество тех, на кого эти писания рассчитаны.

Исторические «изыскания» украинствующих сводятся, в основном, к банальному переименованию задним числом сначала русского народа, проживающего на территории нынешней Украины, в народ украинский и затем — всей истории этого народа, происходившей на данной территории, в украинскую историю. Всё это предпринимается для того, чтобы доказать изначальную разделенность истории теперешней России и теперешней Украины. Цели, которые преследует украинская историческая наука, легко достигаются также посредством замалчивания одних исторических эпизодов и их участников и всяческого выпячивания других.

Поставленная задача изобразить жизнь на Украине как нечто обособленное от тех регионов, с которыми Малая Русь (Украина) была кровно связана на протяжении большей части своей истории, установка на то, чтобы всячески отрицать эту кровную связь, вынудили украинских историков одной ложью подкреплять ложь другую — и в результате нагромоздить целые горы лжи.

Им пришлось вычеркивать из истории все те процессы, в которых территория нынешней Украины и ее население выступали как часть более обширного целого и управлялись из центров, находившихся за пределами современной территории Украины. Заодно пришлось отказаться и от тех духовных и культурных ценностей, которые были созданы в ходе русской истории и по праву принадлежали народу Малой Руси, в том числе и от всего почти духовного и культурного наследия, созданного этим народом.

Из всей огромной русской истории признаны были своими только те происходившие в Малой Руси события (и действующие в них лица), которые шли вразрез с общим ходом русской истории или которые возможно представить в качестве таковых. В первую очередь это относится к деятельности кучки малороссийских «интеллектуалов», видевших смысл своего существования в упорном выращивании на русской почве альтернативной, нерусской культуры.

Однако если допустить, что названные персонажи и впрямь являются важнейшими деятелями малорусской истории, то становится непонятным, кто же все-таки создал всю ту огромную цивилизационную базу — города, железные дороги, порты, заводы, архитектурные памятники, учебные заведения и т. д., — которой в наше время беззастенчиво пользуются неблагодарные наследники? Неужели та малочисленная кучка колоритных личностей, все занятие которых состояло в ношении народной одежды, пении народных песен да сочинении второсортных литературных произведений на специально изобретенном для этого языке?

На это, конечно, не замедлят ответить, что строил, возводил, созидал и все прочее — не кто иной, как народ. «Украпнський, — добавят, — народ!» Однако чем все-таки была направляема народная воля? Что вдохновляло народ на созидание? Что побуждало его создавать те великие ценности, которыми мы гордимся и посейчас? И на протяжении всей своей истории упорно защищать эти ценности от посторонних посягательств? Неужели опять-таки та убогая идеология, которой нас морочат сегодня?..

О восприятии самим народом самостийнических идей — если говорить о стабильных, сравнительно, временах (именно тех временах, когда народ более всего занят был созиданием) — судить вообще непросто. Потому что в стабильные времена народ мог позволить себе роскошь совсем ничего не знать о существовании этих идей. Если вспомнить, к примеру, дореволюционную эпоху, то, к прискорбию всех нынешних профессиональных плакальщиков по поводу будто бы страшных гонений на «украинство» со стороны «царату»1, приходится отмечать, что деятельность тогдашних украинствующих не встречала в народе никакого сочувствия. И не в последнюю очередь потому, что прославляемое сегодня «украинское движение», как и проклинаемые сегодня якобы страшные на него «гонения», на фоне тогдашней жизни были незаметны «невооруженным взглядом». Более того, этот самый ненавистный самостийникам «царат» очень часто представал перед своими «оппонентами» именно в «украинском обличии». Сошлемся хотя бы на свидетельство нашего земляка В. Г. Короленко, который, описывая в книге «История моего современника» свою революционную молодость (конец XIX века), отмечал: «Тогда была полоса, когда именно украинцы охотно вербовались в жандармскую службу» (18).

Говоря же о тех исторических эпизодах, когда самостийническая идея добивалась все-таки видимого успеха, нельзя не учитывать то обстоятельство, что она почти никогда не появлялась на политической арене в «чистом» своем виде. Все успехи самостийничества совпадают с периодами исторических катаклизмов в России и объясняются, как правило, тем, что самостийничеству удавалось удачно пристроиться к какому-нибудь востребованному народом идейному течению. Так, в годы русских революций и гражданской войны самостийники паразитировали на идее социалистической: народ воспринимал их как местных, украинских, представителей той политической силы, которая во всероссийском масштабе провозглашала намерение решить социальный вопрос, и откликался прежде всего на их социалистические лозунги. В эпоху «перестройки» самостийники выдавали себя уже за противников социализма и за демократов — так что и посейчас на Украине политическое движение, сторонники которого всеми способами стараются не позволить половине населения страны разговаривать на том языке, на котором оно привыкло, считается почему-то демократическим… И это несмотря на то, что внушительная часть украинствующих всегда открыто проповедовала фашистского типа идеи (да и все движение вдохновляется в наши дни деяниями тех своих представителей, кому в свое время, в соратничестве с Гитлером, довелось отличиться, воплощая фашизм на практике)…