Вадим Барцевич - Должна быть!

Вадим БАРЦЕВИЧ

ДОЛЖНА БЫТЬ!

Заметки о белорусской фантастике

Два года назад, сетуя на страницах «Немана» на очевидный пробел в бело­русской литературе — почти полное от­сутствие приключенческих и научно-фан­тастических книг, Л. Леванович предска­зал грядущий расцвет этих жанров. Но в каких осторожных словах: «Трудно сказать, когда это будет. Нам остается только ждать и надеяться».

Все верно, особенно если вести речь о фантастике: и пробел тут налицо, и же­лание восполнить его несомненно. Мож­но добавить, что прошедшие два года также дали скудный посев для оптимиз­ма. И все же почему только ждать и на­деяться? Не лучше ли всмотреться в ны­нешнее состояние литературы, в те фак­ты и признаки, которые способны как-то прояснить вопрос и конкретизировать на­дежды?

Думается, время для этого пришло.

Новое качество иногда проявляется в литературе взрывом, иногда же ищет се­бя долго и неторопливо. В разных те­мах, жанрах и стилях. Сначала оно роб­ко тычется в дернину старых, сложившихся форм, проклевываясь в виде ред­ких и как будто случайных ростков, ко­торые либо вообще могут остаться не­узнанными, либо воспринимаются как незначительные и невольные отклонения от традиций. Постепенно эти «отклоне­ния» сами превращаются во что-то похо­жее на традицию, становясь все более ве­сомыми, разнообразясь, совершенствуясь, но существуя по-прежнему «внутри» тра­диционных жанров. Попытки развить их в нечто самостоятельное, создать суверенную форму далеко не всегда бывают удачными, если за дело берется недо­статочно даровитый художник и если ли­тература не накопила еще материала для успешного синтеза.

Именно в таком положении находится сейчас белорусская фантастика. Темы, образы, мотивы, идеи, свойственные это­му жанру, подготавливающие его нарож­дение в качестве самостоятельной фор­мы, встречаются все чаще, все отчетли­вее в творчестве разных писателей, в статьях критиков, в монографиях, не имеющих подчас прямого отношения к фантастике или вообще не еоприкасающихся с ней по предмету исследования.

Так формируется закономерность.

В жизнь современного человека нау­ка вошла прочно и бесконечно разнооб­разно. Дискуссия о научно-технической революции (НТР), длившаяся много ме­сяцев, захватившая чуть ли не всю нашу периодику, дает очень убедительные сви­детельства этому. Вот что писал, напри­мер, Ю. Суровцев в журнале «Дружба народов» (№ 11, 1973): «НТР изменяет всю предметную среду человеческого существования: от интерьера квартир до планетарной экологии. Сохранение и ис­пользование природы, сфера нового бы­та, проблемы досуга и вообще свободно­го времени, революционные изменения в средствах массовой информации («ин­формационный взрыв»), внедрение науки в производство как силы непосредствен­но производительной, обширнейший круг вопросов профессиональной ориентации молодежи... и т: д. и т. д.»

Современная научная фантастика име­ет самое непосредственное отношение к этому процессу: она—результат мощного воздействия науки на литературу. Здесь налицо необычайно сложная диффузия, в процессе которой фантастика приобре­тает новые качества, присущие и науке и литературе, но не являющиеся каким-то средним арифметическим того и дру­гого.

В отличие от науки, например, где все время происходит дробление, отпочковывание, выделение новых подразделов, фантастика вбирает в себя, синтезирует элементы и разных литературных на­правлений, и публицистики, и науки. Наука, поскольку все же ей принадлежит определяющий момент, своего рода доми­нанта содержания (идея), пытается под­чинить себе образные элементы литера­туры, абстрагировать их. В фантастике—и в этом ее отличие от других жан­ров художественной прозы—нет равно­весия общего и конкретного, обобщающие тенденции в ней преобладают. Вообще реалистические развернутые характеры не противопоказаны фантастике, но они сравнительно редки в фантастике наших дней. Изображая людей будущего, поме­щая их чаще всего в космос, писатель лишает себя возможности с реалистиче­ской полнотой рассказать о взаимодейст­вии характеров и обстоятельств, пред­ставляемых в самом общем виде.

Меняется не только соотношение об­щего и частного. Меняется само обобще­ние, его масштабы: они приобретают глобальный «планетарный» характер. При встрече с инопланетянами герои фантастического произведения выступают в большей мере как представители чело­вечества, чем как индивидуальности. То же можно сказать и об инопланетянах. В обоих случаях устанавливаются родо­вые признаки мышления, психики, пове­дения, образа жизни и т. д. Зато идео­логические различия у представителей разных социальных систем бывают очер­чены гораздо полнее.

Фантастика, как и вообще художест­венная литература; конечно же есть чело­вековедение, но осуществленное в таких масштабах, что получает право имено­ваться человечествоведением. Писатель- фантаст не только мыслит «планетар­ными» масштабами, но, если так можно сказать, и чувствует ими. Таковы неко­торые особенности современной фантас­тики. Дальнейший разговор пойдет с их учетом.

Исследователи установили эстетиче­ское родство сатиры и фантастики. Оно проявляется в обоюдном пристрастии к гиперболе, к доведению до предела тен­денций сегодняшнего дня, к парадоксу, к широкоохватному — хотя и несколько одностороннему — обобщению. Поэтому обращение К. Крапивы к жанру фанта­стической комедии не может восприни­маться как неожиданность.

«Врата бессмертия»—не стопроцент­ная фантастика. Сюжетный механизм пьесы работает на фантастическом горю­чем, но работает по законам реализма. В основе конфликта—излюбленный при­ем сатириков и фантастов: а что было бы, если бы?.. Как повели бы себя разные люди, если бы ученые открыли секрет бессмертия?

Это и есть так называемое фантастиче­ское допущение, благодаря которому по­являются широкие возможности для са­тирического исследования характеров. Но прием этот использован не только в сатирических целях. Он столь же ус­пешно помогает решить и задачу проти­воположную. Благодаря предложенной автором фантастической ситуации с вы­сокой степенью убедительности проявле­ны такие качества советских людей, как бескорыстие, скромность, та нравствен­ная щепетильность, которая не позволяет им воспользоваться собственным откры­тием.

И все же, если бы автор ограничился только этими нравственными вопросами, его пьеса была бы реалистической сати­рической комедией с фантастической за­травкой. Но это не так. Во «Вратах бес­смертия» художественно исследуются не только характеры, но очень серьезно (при всей комедийности ситуаций и ти­пов) рассматривается глобальная пробле­ма времени—проблема так называемого демографического взрыва. «Бессмертие такая проблема,—говорит генетик Ободовский, один из персонажей комедии,— что мы должны думать в масштабе веч­ности и за все человечество». А эконо­мист Бобрович конкретизирует эти опа­сения применительно к будущему Бело­руссии: «За сто лет население нашей республики увеличится в двести сорок три раза и будет составлять два милли­арда сто восемьдесят семь миллионов человек». Подсчет, конечно, весьма приб­лизительный, но дело не в этом. Катего­рии вечности, человечества, демографи­ческий прогноз—не внешние аксессуа­ры комедии. Фантастический допуск— изобретение бессмертия советскими учеными—требовал своего логического продолжения, проекции в будущее, в об­ласть футурологии и фантастики, без­мерно раздвинул границы художествен­ного обобщения. Фантастика перестала быть служанкой сатиры, как это нередко бывало в прошлом (например, в повести Гоголя «Нос»), Она влилась в поэтику пьесы, решительным образом повлияла на ее концепцию.

Ни обращение К. Крапивы к жанру фантастической комедии, ни удача авто­ра не должны расцениваться как слу­чайность. Здесь наиболее открыто и пока наиболее завершенно обнажилось звено того процесса, который во многом под­спудно, набирая силы, происходит в бе­лорусской литературе.

В начале. 1973 года в Гродненском пединституте выступал В. Короткевич. Ему был задан вопрос: не собирается ли он творчески приобщиться к фантастике? Ответ последовал самый положительный. Не только собирается, но уже заготовил впрок несколько фантастических сюже­тов для будущих произведений, над ко­торыми предполагает работать в ближай­шем будущем.

Станут ли эти намерения литератур­ным фактом, гадать не стоит. Но и самый вопрос читателей, и ответ на него весьма любопытны. Вопрос не был случайным. Он был порожден впечатлениями от про­изведений В. Короткевича, которые не только вызывают предощущение фантас­тики, но уже вобрали в себя ее элемен­ты. Только элементы эти не совсем обыч­ны, по крайней мере, для белорусской литературы. Не о будущем, как большин­ство современных фантастов, пишет В. Короткевич. Он тяготеет к историче­ской тематике. Но ведь между историче­скими и фантастическими жанрами нет неодолимых рубежей. А. Толстой, напри­мер,—автор исторического романа «Петр Первый» и фантастической повести «Аэ­лита». И. Ефремов, казалось бы, закоре­нелый фантаст, написал исторический роман «Таис Афинская».