Никола Седнев - В окрестностях Милены Страница 11

Вот кто умел веселиться, так это Милена — она вся отдавалась танцу на противоположной от меня стороне круга: то ее волосы от резкого взмаха на мгновение разметывались одуваньим пушком по пространству вокруг головы, то руки вздымались вверх, и она сладко морщилась, как от приятной боли, то вдруг на лице проступали кокетство и игривость, то внезапно она задумывалась, словно прислушивалась к чему-то, происходящему в собственной глубине, в ней шел непрерывный внутренний монолог, и потому за ней было очень интересно наблюдать, и поэтому я не отрывал от нее глаз, а может, и не только потому и не только поэтому.

Топтался я так на месте, а тут динамики стали наяривать новый танец, название которого объявили, но я прослушал.

В общем, какой-то слащавый знакомец Милены, поднатаскавшийся, судя по пошловатой натренированности движений, в районном клубе («Кружок современных и бальных танцев объявляет набор», малоцензурное сочетание при слитном произношении), начал тереться о ее ягодицы, показывая на физиономии (харе, морде, тыкве, ряхе — ненужное зачеркнуть) преувеличенный до гротеска кайф, а Милена, слегка наклонившись, давай путем виляния тазом влево-вправо вспомогательно ерзать своим чуть выпяченным задком о его перед, экспонируя на лице что-то наподобие томного экстаза, сквозь который порой невзначай прорывались то фрагменты ее озорной улыбки, то прысканье со смеху. Враз вокруг сделалось пустое место, все стали им хлопать и экзальтированно кричать невнятное. Я же, понятно, к аплодисментам вместе с народом не приступил, а некоторое время размышлял, что я, дядечка с пузиком, собственно говоря, делаю здесь среди этого молодняка и не слишком ли мягким представляется в свете вышесказанного определение «белая ворона», может, точнее — «старый дурак»? Временами Милена, жеманничая, притворно пускалась наутек — будто бы опомнившись, якобы она не хочет, — но не слишком далеко, на пару кукольных шажков, он догонял, вновь самодовольно и сладострастно терся, и Милена млела и закатывала глаза, и деланно, картинно пыталась вроде бы отталкивать слащавого, но записной танцор не отставал, напыщенно изображая руками взмахи крыльев, ритмично надувая щеки, и тут вдруг я догадался, что сия танцевальная с элементами пантомимы сюита, очевидно, называется «Петух и курица» и есть заранее отрепетированное показательное выступление, вдобавок на петуха партнер Милены был очень похож, но не столько в орнитологическом, сколько в тюремном смысле этого слова. Короче говоря, я предпочел ретироваться.

На улице возле входа курили трое: постоянно шмыгающая носом мадемуазель лет четырнадцати и немногим старше ее два кавалера. Я скрылся за углом, но их беседа долетала и туда.

— Та не, это улет полный! Та этот Клёпа лох, я отвечаю! Кранты, атас полный!

— Та ему надо просто настрелять по бестолковке.

— Не, ты прикидываешь, эта Карина-мандалина призвиздэкнутая такое ляпает, вот крыса чумовая!

— Та я отвечаю, улет полный!

— Та ей тоже надо настрелять по бестолковке! Короче, всем настрелять... Так они наперебой упоенно демонстрировали друг другу знание молодежного сленга, когда выскочила встревоженная Милена:

— Ты чего ушел? Ты что — обиделся? Я что-то не так сделала? — затараторила она.

— Ты все делаешь, как надо, — заверил я. — Покурить вышел. Слушай, иди танцуй, а я посижу в машине, последние известия послушаю.

— Ты не уедешь? — с неожиданно-беспомощной опаской спросила она.

— Как же я могу бросить тебя в этом подозрительном злачном заведении? — торжественно воскликнул я.

— Ну, я пойду. Я недолго. Один танец. Два!

— Веди себя прилично.

— Я буду себя хорошо вести, папочка.

— Будешь плохо себя вести, — спокойно сообщил я, — настреляю по бестолковке и будут тебе кранты и атас полный.

Милена расхохоталась.

* * *

— Может, все-таки расскажешь, с кем это ты назюзюкалась?

— Меня у-угощали...

— Кто? — вопрос остался без ответа.

Между автомобилем и домом Милена еще держалась, но в парадном ее совсем развезло.

— Я-то представляла: выпускной вечер (ага, значит, то был все-таки ее выпускной вечер; да, точно, я предлагал — заеду за тобой под конец, но Милена настояла, чтобы я изначально пошел с ней, очевидно, хотела показать меня одноклассницам, теперь уже бывшим, и постепенно большая часть школы переползла на близлежащую дискотеку) — это что-то та-акое, — говорила она заплетающимся языком, периодически впадая в смех. — А ока-за-лось...

— А чего ты ожидала? — осведомился я, пытаясь направить непутевую Ми-лену на ступеньки, но ее все время уносило вбок, к почтовым ящикам.

— Я представляла — я та-а-акая вся из себя спускаюсь по мраморной лестнице, кругом пальмы и все хло-пают... ха-ха-ха... и та-кой ковер — по щиколотку утопаешь... И вообще... Ой, что я глупости говорю? А тут: трах-бах — получи аттестат, трах-бах — попрыгай под музыку... три ноты и бабанщик... бара... тьфу, ба-ра-банщик... ха-ха-ха!

Кончилось тем, что я перебросил ее через плечо, как куль с мукой, и понес — похохатывающую и показушно протестующую — наверх.

Поздоровался с соседями — муж, жена, толстый мальчик и пес Рекс, спускавшимися навстречу. То-то будет теперь у них тема для разговоров.

* * *

Впервые с этим странным явлением мы столкнулись, когда вышли из кинотеатра, где по экрану гуляла очередная ватага мертвецов, и одновременно сказали. «Дурацкий фильм, правда?»

Тут же в унисон спросили: «Что-что?»

— Я сказал: «Дурацкий фильм, правда?»

— И я сказала: «Дурацкий фильм, правда?» — рассмеялась Милена. Сейчас же, через несколько шагов мы увидели пьяного, выделывающего ногами кренделя, и слово в слово произнесли: «Какой смешной дядька!»

Тут у меня по коже прошел холодок.

— Что ты сказала?

— Я сказала: «Какой смешной дядька»... — удивленно, почти испуганно проговорила Милена. — А что ты сказал?

— Я сказал: «Какой смешной дядька...»

Садясь в мою машину, мы разом запрокинули головы и после беглой ревизии тучам (а они, разбойницы, явно затевали мокрое дело) возвестили хором «Кажется, будет дождь».

И расхохотались.

В дальнейшем это происходило так часто, что мы привыкли и уже не обращали особого внимания на случаи нашего параллельно-синхронно-идентичного говорения, а только молча переглядывались и загадочно улыбались.

* * *

Я валялся на кровати, поместив подушку между своей спиной и стенкой, и смотрел телевизор.

Шел фильм на английском языке, и его заглушал голос русского переводчика:

— Ты задница, и твоя мать задница, и твои дети задницы. За твою задницу я не дам ни цента.

— Ты сам задница. Выстрелы, крики.

Я переключил на другой канал.

Комичная японская речь приглушена. Громкий русский перевод:

— Господин Тосихито Фудзивара убил моего брата. Вы люди господина Тосихито Фудзивары. Готовьтесь к смерти.

— Разрешите, господин Кирамура Сюмамоцу, мы хотя бы сделаем себе харакири.

— Нет, вы даже этого не заслуживаете. Выстрелы, крики.

Я вновь нажал на кнопочку «дистанционки».

Русский текст — без переводчика, но с украинскими субтитрами:

— Товарищ полковник, вызываем спецназ! Трам, трам, трам. у

— Ребята, не посрамим спецназ! Выстрелы, крики.

Тут из ванной комнаты появилась Милена с неизменной после купания полотенечной чалмой на голове, забралась с ногами на кровать возле меня, взяла из моей руки пульт и выключила телевизор.

— Слушай, все равно уже никто не поверит, что между нами... что у нас с тобой ничего не было...

Она сказала это, задумчиво глядя в сторону, с легким вздохом почти искреннего сожаления. Но я слишком хорошо знал Милену, чтобы ей удалось меня провести. Впрочем, она и не особенно пыталась.

— Ну, и что? — строго спросил я.

Моя почти искренняя серьезность ее тоже не обманула. Помыслы, еще не перешедшие в умысел у одной стороны, и умысел, перешедший в размышления — у другой. Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтобы посмотреть, не оглянулся ли я. Все это напоминало игру в шахматы. А скорее — в шашки. В поддавки.

— Просто я... поделилась с тобой своими соображениями! Поделилась! Понимаешь? — Милена явно ерничала, но похоже было, что она на грани истерики. Если только она не играла это — «на грани истерики». Такое я тоже вполне мог предположить.

— Ну, и что? — спросил я.

Некоторое время мы молча изучали радужные оболочки друг друга.

— Ну, и что?.. — спросила она, но уже тихо и другим тоном.

* * *

Первое, что я увидел, проснувшись утром, — открытый глаз Милены, располагавшийся совсем близко, глядевший на меня с соседней подушки. Милена улыбнулась и сказала:

— Помнишь, как мы познакомились?

— Ты вышла из своего дома и ревела.

— Ты подвез меня на тренировку. Я там встретила одноклассницу и сказала ей — я только что познакомилась со своим будущим мужем. Она так удивилась, зенки выпятила — а кто он? А я сказала — не скажу.